Политическая экономия рантье

Наконец, боязнь переворота выражается в глубочайшем отвращении сторонников теории предельной полезности ко всему историческому; их экономические категории (по мнению авторов) пригодны для всех времён, всех и всяких эпох; об исследовании законов развития современного капиталистического производства, как некоей специфически исторической категории (точка зрения Маркса), нет и речи. Наоборот, такие явления, как прибыль, процент на капитал и т. д. считаются вечной принадлежностью человеческого общежития. Здесь уже совершенно ясно выступает оправдание современных отношений. И чем слабее элементы теоретического познания, тем громче звучит голос апологета капиталистического строя. «В существе процента на капитал (т. е. прибыли. Н. Б.), таким образом, не лежит ничего, что делало бы его несправедливым или заслуживающим порицания» — таков конечный результат (а с нашей точки зрения, и цель) огромного исследования Бём-Баверка^[28].

Мы рассматриваем «австрийскую» теорию, как идеологию буржуа, уже выброшенного из производственного процесса, деградирующего буржуа, который черты своей разлагающейся психологии навеки воплотил в своей — как мы увидим ниже — познавательно совершенно бесполезной теории. Этому взгляду нисколько не противоречит то обстоятельство, что в современном научном обороте сама теория предельной полезности в том виде, как она разработана австрийцами, вытесняется ещё более модной «англо-американской школой», наиболее выдающимся теоретиком которой является Кларк. Текущая фаза капиталистического развития есть эпоха последнего напряжения всех сил капиталистического мира. Экономический процесс превращения капитала в «финансовый капитал»^[29] вновь вовлекает в производственную сферу часть буржуазии, которая стояла раньше в стороне (поскольку банковый капитал становится промышленным и делается организатором производства), — таковы организаторы и руководители трестов; это в высокой степени активный тип, политической идеологией которого является боевой империализм, а философией — действенная философия прагматизма. Этот тип гораздо менее индивидуалистичен, ибо он вырос в предпринимательских организациях, которые, как-никак, представляют из себя всё же коллектив, где личная воля отступает до известной степени на второй план. Соответственно этому и идеология такого типа буржуазии будет отличаться от идеологии рантье; она считается с производством, она прибегает даже к «социально-органическому» методу исследования всего общественного хозяйства в целом^[30]. Американская школа представляет из себя продукт прогрессирующей, а отнюдь не деградирующей буржуазии; из двух тенденций, имеющихся теперь — тенденции продолжающегося восхождения и начинающегося разложения — она выражает только первую; недаром эта школа проникнута американским духом, духом страны, о которой певец капитализма Зомбарт говорит: «Всё, что капиталистический дух носит в зародыше, достигло теперь в Соединённых Штатах своего наибольшего развития. Здесь его сила пока что ещё не иссякла. Здесь до сих пор ещё всё — буря и водоворот»^[31].

Таким образом, именно тип рантье является предельным типом буржуа, а теория предельной полезности — идеологией этого предельного типа. С психологической точки зрения она, поэтому, более интересна; точно так же она более интересна и с логической точки зрения, так как ясно, что американцы являются по отношению к ней эклектиками. И именно потому, что австрийская школа является идеологией предельного типа буржуазии, она является полнейшей антитезой идеологии пролетариата: объективизм — субъективизм, историческая — неисторическая точка зрения, точка зрения производства — точка зрения потребления, — таково методологическое различие между Марксом и Бём-Баверком. Логическому анализу этого методологического различия, как основ теории, а затем и всей теоретической конструкции Бёма будет посвящено дальнейшее изложение.

Нам остаётся сказать только несколько слов о предшественниках «австрийцев».

Уже у Кондильяка в его «Le Commerce et le Gouvernement» (1795) мы находим изложение основных идей будущей «теории предельной полезности». Кондильяк усиленно подчёркивает «субъективный» характер ценности, которая является у него не общественным законом цен, а индивидуальным суждением, покоящимся на полезности («utilité») с одной стороны и на редкости («rareté») — с другой. Этот же автор настолько близко подходил к «современной» постановке вопроса, что проводил даже разграничение между «настоящими» и «будущими» потребностями («besoin présent et besoin éloigné») ^[32], разграничение, которое, как известно, играет основную роль в переходе от теории ценности к теории прибыли у главнейшего представителя «австрийцев» — Бём-Баверка.

Приблизительно в то же время аналогичные идеи мы находим у итальянского экономиста графа Верри^[33], который тоже рассматривает ценность как соединение полезности и редкости.