Впоследствии к антропологическому подходу в политике обращались все крупные политические философы. Многим мыслителям прошлого казалось, что в сложном устройстве человеческой жизни они могут отыскать скрытую движущую силу, которая приводит в движение весь политический механизм общества. Согласно Блаженному Августину, человеческому обществу дано двигаться вперед лишь с помощью Божественной благодати, вне которой человеческие деяния обращаются в прах и тлен. Вопреки этому Огюст Конт утверждал, что человеческое общество должно быть рассматриваемо как одна всегда существовавшая личность. Артур Шопенгауэр пошел еще дальше, заявив, что не человек политический является микрокосмом, а мир — макантропом, в том смысле, что воля и представления людей дают определение сущности мира так же полно, как и сущности человека.
Фридрих Ницше, напротив, весьма пессимистически оценивал природу человека, указав на примат темных страстей и достаточно низменную волю к власти. Карл Маркс сделал акцент на антагонизмах классовой борьбы и весьма примитивном экономическом инстинкте, а Зигмунд Фрейд и вовсе вывел на политическую сцену стыдливо замалчиваемый прежней «высокой» наукой сексуальный инстинкт.
Каждому из этих великих мыслителей казалось, что он нашел «нить Ариадны» в политике, способную создать концептуальное единство из бессвязных и разрозненных фактов о человеческой природе. С высоты современной науки нам легко обвинять их в односторонности представлений, но, к сожалению, современная постмодернистская установка на принципиальное разнообразие познавательных перспектив не обладает высокой эвристической ценностью: утрата идейного стержня неизменно оборачивается анархией и бессвязностью представлений.
Поэтому появление политической антропологии как дисциплины специализации вызвало серьезный интерес со стороны всех политических наук, так или иначе обращающихся к антропологической проблематике. Однако вопрос о политической антропологии как специализированной дисциплине возник в научных исследованиях достаточно поздно, на рубеже XIX-XX вв„ когда получили широкое признание работы Макса Глюкмана, Генри Мейне, Льюиса Моргана, Джеймса Фрезера, Е. Эванса-Притчарда. Все эти авторы исследовали политическую экзотику — примитивные или архаические общества, для того чтобы глубже понять природу политических институтов.
Надо отметить, что антропологи обнаружили большое разнообразие примитивных политических форм: в американском регионе — начиная с групп эскимосов до имперского государства инков в Перу, в африканском регионе — начиная с групп пигмеев или негрилов вплоть до современных традиционных государств (империя Мосси и королевство Ганда еще существуют). Некоторые исследователи называют в качестве даты институциализации политической антропологии 1940 г.[183]
, когда вышла коллективная работа «African Political Systems», написанная под руководством Е. Эванса-Притчарда и М. Фортеса. Именно эта книга, обобщающая многие исследования антропологов, вызвала многочисленные отклики и стимулировала дальнейшие теоретические размышления в антропологической области.Тщательные исследования примитивных систем политической организации, анализ свидетельств, которые относятся ко временам начал — «настоящей молодости мира» (Ж. Руссо), позволили во многом переосмыслить антропологические проблемы философии политики и главную из них — о природе человека как существа политического и о природе самого политического в обществе.
8.2. Границы политического
Когда и как человек превращается в политического субъекта? Как вообще идентифицировать и охарактеризовать политическое в человеке?
Дискуссии политических антропологов по этому поводу получили в науке ироничное название «спора максималистов и минималистов». Первым максималистом в политической истории следует назвать Аристотеля, который рассматривал человека как существо
Надель приводит достаточно убедительные аргументы в пользу политической природы примитивных экзотических обществ, что доказывает естественно политическую природу человека: когда рассматривают примитивное общество, в нем находят следы политического единства, и когда говорят о первом, рассматривают фактически последнее. Нет обществ без управления, и политическими можно назвать все институты, которые обеспечивают единство человеческой организации[184]
.