Политическая исповедь. Документальные повести о Второй мировой войне

А тогда – в 1942 году – перед отъездом из Киева Сергей Иванович направил меня к своим товарищам. Они, в составе большой группы электриков немецкой строительной фирмы, недавно прибыли в Киев для производства работ по восстановлению разрушенной энергосистемы города.

Сколько в той группе было русских, а тем более сколько из них были «союзниками» (т. е. членами НТС) – мне узнать не пришлось. Хорошо запомнились лишь некоторые, с кем потом пришлось встречаться в разных жизненных ситуациях. Это были Малик Мулич, Олег Поляков и Клавдий Цыганов.

А непосредственно по делам Организации мы общались еще с двумя товарищами из их среды – Борисом Фоминым и Мирославом Чипиженко. Они были из группы выпускников кадетского корпуса в Белой Церкви, что в Югославии.

Борис и Мирослав, сменяя друг друга, были моими наставниками, советниками и консультантами в деле – и при привлечении новых членов в Организацию, и в организации нашего первого звена. Они же были ответственными за первые шаги в нашей теоретической подготовке и в дальнейшем оставались моими старшими товарищами и добрыми, отзывчивыми друзьями.

Они стали совсем своими и в нашем семействе, часто бывали у нас в доме, их с открытой душой приняли мои родители и сестры. Мы все скучали, если кому-нибудь из них приходилось надолго отлучаться из города.

Оба были сыновьями казачьих офицеров, с семьями эмигрировавших в Константинополь, а потом, уже в 1922 году, переехавших в Югославию. Борис даже родился на пароходе во время этого переезда. Их родители дружили между собой, помогали друг другу в изгнании. Подружились и их дети, несмотря на различие в характерах. Дружба окрепла в кадетском корпусе и, подогретая ностальгией по Родине – чудесной стране, которую они видели только в своих снах и о которой знали по рассказам родителей, – сплотила их в общем устремлении на Восток.

Они как бы дополняли друг друга. Борис был обаятельным и красивым человеком. Он обладал эффектной внешностью, всегда нравился женщинам всех возрастов. Именно таким я представлял себе русского офицера дореволюционного периода. Он хорошо играл на гитаре и прекрасно пел приятного тембра баритоном, причем делал это с видимым удовольствием. В его репертуаре было многое из того, что родилось в эмиграции, армейские и казачьи дореволюционные песни, народные русские и даже советские песни. Мирослав же был очень скромен, тих, охотно укрывался в тени своего активного, бойкого товарища, словно со стороны наблюдая за обществом и за всем, вокруг них происходящим. Он казался вполне довольным своей ничем не примечательной внешностью, только при необходимости проявляя другие, как бы скрытые свои качества: острый ум, широкую эрудицию, доброту, душевную щедрость.

Они оба всего на три года старше меня, но намного при этом самостоятельнее, взрослее… Эти качества, воспитанные в них их наставниками, самостоятельность молодых мужчин, уже узнавших свою цену, видны были невооруженным глазом, проявлялись в каждом их поступке.

Мне жаль было, что мы познакомились с ними так поздно, что учеба в институте осталась для меня в прошлом, что контакты со сверстниками так быстро нарушились. Еще бы: совсем недавно с помощью таких вот друзей, как они, сколько же можно было найти в студенческой среде политических спутников, сколько новых членов Организации!

Попались в мои «сети» тогда только Игорь Белоусов, мой лучший друг, который неожиданно появился в нашем доме после долгого перерыва, да еще, через него, две сестрички-двойняшки по фамилии Мельник – подруги Игоря. Потом примкнула к нам моя младшая сестра Нина (должно быть, сводная, потому что зарегистрирована она была на фамилию отчима Стратиенко). Она вошла в нашу группу со своей коллегой по работе Лесей, у которой, по совпадению, была моя фамилия – Луценко.

Игорю я был особенно рад. Перегруженный новостями от брата Александра и Сергея Ивановича, я уже не мог в себе их удерживать. И собирался сам разыскать своего друга, чтобы поделиться ими и испытать на нем их значимость.

Игорь жил довольно далеко, на окраине Киева, за Батыевой горой в Борщаговском тупике, и скрывался от мобилизации в Германию, одновременно подрабатывая в пригородном совхозе. В семье его были только мама, Ксения Андреевна, и сестричка Виктория. Отец Игоря недавно привез семью из Новочеркасска. Его, как молодого специалиста с дипломом инженера-строителя, распределили в Киев на секретную стройку. Умер он в первые дни оккупации города, не завершив строительство собственного дома и оставив семью без средств, в беде и горе. Игорь оказался единственным мужчиной в семье, ее надеждой и опорой, и относился к этому очень серьезно. Как, впрочем, ко всему, чем жил и чем интересовался: к музыке, поэзии, медицине, земледелию и к своей младшей сестричке.

С Игорем наши политические симпатии и антипатии были уже и до этого выверены, как часы перед военной операцией. И при очередной встрече, при поступлении любой новой информации мы проводили с ним наши «консультации».