Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

С этих позиций возможно переосмысление российского двоевластия 1917 г. В России 1917 г. реализация концепции Учредительного собрания должна быть поставлена в контекст соотношения этого института с другими центрами власти – законодательной (представленной Государственной думой и Государственным Советом, позднее такими институтами как Демократическое совещание, ВСРР, Предпарламент), а также институтами исполнительной власти (Временное правительство). Совет республики – так называемый Предпарламент[416], который после ухода из него большевиков не смог выполнить свою функцию достижения межпартийного консенсуса. «Предпарламент, – считает Вишняк, – был обреченным учреждением, фатально приближавшимся к своему концу, несмотря на всю развитую им деятельность по лучшим образцам западноевропейского парламентаризма. Разгон Предпарламента входил в разработанную большевиками программу захвата власти и был приведен в исполнение в роковой для истории России день 25 октября»[417].

Соотношение Учредительного собрания с Советами – проблема, решение которой включало несколько концепций – их взаимоисключающий характер, комбинирование в виде двух палат, постепенная (поэтапная) передача власти от одного органа другому. Анализ советов как формы организации государственной власти всегда затруднялся тем обстоятельством, что они, собственно, властью не являлись. Представляя собой первоначально спонтанно возникшие в условиях распада государства органы коллективного обсуждения социально-политических проблем, советы оказались крайне неконструктивны в качестве административного института управления, проявляя себя главным образом в сфере уравнительного перераспределения экспроприируемых материальных благ. Советы, будучи крайне традиционалистскими и громоздкими органами, лишенными упорядоченной процедуры принятия решений, всегда нуждались поэтому в некой дополнительной внешней организующей силе, причем генетически тяготели прежде всего к силе авторитарной. В результате этого они стали исключительно важной опорой большевистской диктатуры, являясь одновременно ее формальным демократическим прикрытием и эффективным приводным рычагом влияния на массы. В западной литературе эти особенности советов и их место в политической системе были рассмотрены в перспективе генезиса однопартийной системы[418].

Нас здесь более интересует вопрос о советах как декларативной (или номинальной) альтернативе Учредительному собранию и возможности создания реально функционирующей парламентской демократии. Интересную возможность для этого дает сопоставление мнений французских и русских аналитиков, разглядевших существо «советской демократии» уже в момент ее конституирования. Созыв Конституционной ассамблеи (по мнению автора аналитического донесения из Петрограда от 11/24 января 1918 г.) был не только последней надеждой на спасение страны, но и в известном смысле самой революции[419]. Однако после осуществления переворота 25 октября / 7 ноября 1917 г. большевики, ранее выступавшие за созыв Учредительного собрания (надеясь получить большинство в нем), выдвинули доктрину «пролетарского суверенитета», политическим выражением которого становится тезис о передаче власти советам. Проблема двоевластия выступает как вполне реальная в аналитической записке для министра – «Note pour le ministre» (от 25 марта 1917 г.). «Последние новости из России, – говорится здесь, – являются тревожными. С этого момента можно и следует ожидать худших событий. Становится все более и более ясно, что Временное правительство не справляется с ситуацией и что “Комитет рабочих и солдат”, который заседает в Таврическом дворце, завоевывает каждый день новое пространство[420]. Среди людей, составляющих Кабинет, многие являются интеллигентными, преисполненными добрых намерений и также энергичными; но никто не имеет опыта управления. В случае, если они сохранят власть, нет ни малейшей надежды, что они смогут осуществлять ее эффективно». В свою очередь «Комитет рабочих и солдат» – «это анархия, но анархия, в лоне которой могут свободно распространяться все влияния – без всякого сомнения, влияния германских агентов и, возможно, также прежнего правительства».

Рассматриваемый конфликт был не просто отражением существования двух центров власти, но и различия в представлениях о перспективах конституционного самоопределения: «Весь семнадцатый год, – отмечал внимательный русский аналитик, – по существу являл собою борьбу скрытую и явную между Советами и Временным Правительством, которое представляло собою своего рода носителя идеи “парламента”. Если массы больше тяготели к советской системе, которая “была им понятнее в своей примитивности”, правительство и либеральная интеллигенция отстаивали Учредительное собрание. Большевистская партия чрезвычайно умело воспользовалась этой двойственностью революционной демократии и, выдвигая лозунги, то один, то другой, углубляла этот конфликт, который назревал между сторонниками парламентаризма и советов»[421].