Политическая наука №1 / 2017. Массовое политическое сознание

Л. Гудков и А. Левинсон говорят о феномене абортированного будущего – о болезненном состоянии общественного сознания, для которого характерно мифологическое, замкнутое в себе восприятие времени, невозможность оперировать ближайшим будущим. Отсутствует идеал, созидательный проект будущего. Идея особого пути, поддерживаемая большинством россиян10, характеризуется Б. Дубиным как способ компенсации слабости социальных структур общества, их неспособность заполнить нехватку идеалов и ценностей, неспособность преодолеть барьер между современностью и будущим [Дубин, 2004, с. 313].

Место созидательного проекта будущего занимают фантомы – либо образ мифического прошлого, конструируемый из идеологических соображений с целью легитимации архаичных институтов власти («консервативные фантомы неотрадиционализма, суррогатного прошлого» [Гудков, 2015]), либо суперутопии, супераномии («когда отменяются нормы, в том числе нормы здравого смысла: все враги России сами собой исчезают, и Россия торжествует над миром» [Левинсон, 2015, с. 49]).

Другие авторы, отмечая кризисные явления в общественном сознании, вместе с тем приводят более оптимистические данные.

Согласно исследованию Е. Шестопал, в 2000-х годах общество консолидировалось не на базе ценностного консенсуса, а исключительно вокруг личности президента, которого поддержали самые разные слои населения [Шестопал, 2015]. При этом главные ценности для россиян – безопасность (88,2%), законность (87,4%), права человека (87,5%), мир (81,2%). Третью строчку в рейтинге ценностей заняли права человека, что исследователь расценила как настоящую сенсацию. На протяжении всего постсоветского периода, за исключением начала 1990-х годов, эта ценность находилась на периферии системы представлений наших граждан [Шестопал, 2014]. Данные же конца 2015 г. свидетельствуют о том, что на рациональном уровне респонденты симпатизируют демократическим ценностям ЕС, а также идеям открытого экономического пространства и действенности европейского права [Образы Евросоюза… 2016].

Н. Тихонова выяснила, что наиболее значимы для россиян мечты о мире и справедливости [Тихонова, 2015, с. 59], причем в основе представлений о справедливости лежат принципы равенства возможностей и равенства всех перед законом, что вполне укладывается в либеральную модель общественного устройства [там же, с. 60–61]. Вписываются в классические либеральные традиции и представления россиян о государстве, исходящие из договорной, контрактной модели взаимоотношений: «Население не обязано “просто так” повиноваться власти, а готово это делать лишь в том случае, если власть, со своей стороны, будет выполнять те функции, которые делегированы ей со стороны общества» [там же, с. 61].

Ряд исследователей высказывают иные точки зрения по вопросу милитаризации сознания. По мнению А. Колесникова, хотя война и стала повседневным фоном сегодняшней российской действительности, россияне не хотят войны, а военный дискурс поддерживается властью ради сохранения важнейшей для себя ценности массового сознания – «стабильности», которая трактуется как способ избежать «настоящей», ядерной войны: «Горячая, холодная, гибридная, информационная, торговая войны ведутся под аккомпанемент старой советской поговорки “Лишь бы не было войны”. И здесь нет парадокса. Потому что люди имеют в виду войну “большую”, войну между державами. Все кампании последнего времени считаются лишь боевыми операциями, направленными на предупреждение “большой” войны» [Колесников, 2016].

О сложном механизме актуализации военной темы говорит и И. Клямкин: «В исторической памяти и культуре сохраняется предощущение войны, но как страха перед ней, а не ее предвкушения. А актуализируется это предощущение по мере надобности властями, которые возникающий время от времени дефицит доверия к себе восполняют презентацией себя как единственных надежных защитников от внешних угроз» [Клямкин, 2016].

Столь серьезное расхождение в оценке одних и тех же явлений обусловлено, на наш взгляд, не столько различиями в позициях авторов (что, конечно, тоже имеет место), сколько упрощением и смешением различных проявлений общественного сознания. Для объективной интерпретации результатов исследовательской работы необходимо понять, с какими из этих проявлений мы имеем дело в каждом конкретном случае, анализируем ли мы поверхностные настроения, спонтанные оценки происходящих событий или глубинные ценностные ориентации. Такого рода анализ не должен допускать упрощений, тотальных обобщений и экстраполяции выводов.

Б.А. Грушин, Ш. Берман, И.М. Клямкин и А.П. Страхов используют методологию структурирования общественного сознания [Berman, 2001, p. 242; Грушин, 2001, с. 32; Клямкин, 1993, с. 50; Страхов, 2001, с. 69]. Авторы выделяют уровни (слои, блоки) сознания – текущие настроения и глубинные ценностные ориентации11. Данный подход был использован при разработке используемой в данной работе концепции структуры общественного сознания.

Концепция структуры общественного сознания