Политическая наука №1 / 2017. Массовое политическое сознание

У Дж. Цаллера (1992) [Цаллер, 2004] общественное мнение уже неотделимо от социологических опросов и потому не требует определения. Цаллер – один из немногих, кто пытается последовательно разграничивать наблюдаемые явления и латентные сущности и устанавливать взаимосвязь между ними. Он занимается именно политической социологией, которая обладает постоянным свойством: большая часть респондентов не обладает личным опытом в сфере политики (за исключением участия в выборах). Цаллер строит модель порождения индивидуального мнения в ходе опроса, основываясь на предположениях о различиях между респондентами. Этому противоречит имплицитная установка, рассматривающая общественное мнение как сумму индивидуальных мнений, что выражается в использовании частот ответа в качестве индикатора общественного мнения. При этом Цаллер помимо индивидуальных различий в осведомленности и пр. упоминает и другие скрытые сущности. Например, он неоднократно без особого пояснения использует понятие «структура общественного мнения», относя к нему неким образом связанные друг с другом убеждения, ценности, установки [Цаллер, 2004, с. 69]. Он метафорически говорит о «кристаллизации» общественного мнения [Цаллер, 2004, с. 77], о «кристаллизованной структуре общественного мнения» [Цаллер, 2004, с. 197]. Существование структурных свойств общественного мнения подразумевается формулировкой второй аксиомы, вводимой автором для его описания [Цаллер, 2004, с. 94]. Ближе к концу книги автор признает, что если его модели порождения общественного мнения чего-то и не хватает, так это представлений о его структуре [Цаллер, 2004, с. 416–417]. При этом Цаллер ссылается почему-то на социальную психологию, что не совсем правомерно.

Скорее всего, следовало бы начинать с лингвистики. Еще Ф. де Соссюр писал: «Значимость любого термина определяется его окружением» [Соссюр, 2006, с. 115]. Значимость, в отличие от значения, обозначает у него то, что позже стали именовать смыслом. Фактически речь идет о сетях терминов с их смысловыми взаимосвязями, открывших огромное русло лингвистических исследований. Эти идеи перешли и в теоретическую социологию. К ним часто обращался Н. Луман, у которого социальность (а значит и язык) конституируется коммуникацией.

Основательность такого подхода подтверждается эмпирическими данными наук о человеке. Тем более он актуален в социологии общественного мнения. Ведь социологический опрос – одна из разновидностей коммуникации, в которой участвуют две стороны: общество и социолог. Социолог хочет что-то узнать про общество, а общество (если оно здорово) хочет что-то узнать про себя, глядясь в результаты опроса как в зеркало. Уже на этом общем уровне обращение к коммуникации приносит свои плоды. В развитых демократических странах осознание несимметричности коммуникации между следователем и подозреваемым привело к тому, что признание больше не считается доказательством вины подозреваемого. В некоторых странах несимметричны отношения между властью и обществом: власть играет роль следователя, общество – подозреваемого. И как следователь может воспользоваться несимметричностью отношений для получения нужных ему показаний, так и власть может заставить социологические службы выдать нужные ей результаты опросов, а общество – увидеть в них нужную ей картину. Здесь кроется вторая причина того, почему речь в статье пойдет именно о политической социологии.

Любопытно, что западная социология не подвергает сомнению ни существование общественного мнения как социального явления, ни стабильность его функционирования. Если у кого-нибудь (например, у П. Бурдье [Бурдье, 2005]) сомнения возникают, то они касаются не общественного мнения в целом, а его неоднородности и несоответствия между сложностью этого явления и примитивностью методов его изучения. О том же писал еще О. Нейрат [Neurath, 1920], критиковавший простое суммирование ответов. Было бы странно, если бы тотальная госпропаганда и запугивание людей не влияли на состояние общественного мнения и не искажали бы мотивы, определяющие генерацию ответов. Подозреваю, что это понятно и российским социологам. И если они не обсуждают эту проблему, то скорее всего потому, что их традиционный инструментарий не позволяет доказательно проверить такую гипотезу. В данной статье это сделано.