Политическая наука №2 / 2017. Языковая политика и политика языка

Согласно исследованиям Э. Рош [Rosch, 1977], наше сознание оперирует с «образцами», или прототипами. Например, на уровне восприятия цвета (Э. Рош распространяет свое исследование только на домены цвета и формы) мы не оперируем определением «зеленый – это испускающий или отражающий волны такой-то длины», а имеем в виду зеленую траву, зеленое яблоко, зеленый лист дерева и сравниваем с этими объектами предъявляемое нам. Категория внутри неоднородна – есть прототип, или «лучший представитель» данного понятия, а присоединение других «примеров» происходит по принципу «семейного сходства», предложенному Л. Витгенштейном. Категории обладают сложным строением. Э. Рош ставит ряд экспериментов, показывающих существование «лучшего образца», или прототипа цвета. Например, время реагирования при ответе на вопрос «Это зеленое?» при просмотре стопки карточек, на одной стороне которых изображены квадратики разных оттенков зеленого цвета, при предъявлении карточки с «прототипическим» зеленым оказывается короче. Ответ на просьбу назвать относящееся к данной категории обычно начинается с перечисления прототипических образцов. Э. Рош ставит и другие опыты – обучение названиям цветов у детей и племен, у которых этих названий в языке не было, опыты с прайминг-эффектом и некоторые другие.

Дж. Лакофф и другие исследователи распространили идеи Э. Рош на всю нашу понятийную сетку – они полагают, что все категории устроены также неоднородно и имеют прототип – «лучшего представителя» данного понятия, который мы и имеем в виду, когда высказываемся об объектах и действуем в отношении них. К опытам Э. Рош они добавляют ряд своих, например, одна группа составляет распространенные предложения с именем данной категории (например, птица), вторая – подставляет вместо этого имени имена входящих в данную категорию (вместо слова «птицы» слова «воробей», «индюк», «страус», к примеру), а затем оценивает предложения как «нормальные» или «не очень». В случае предложений «Птицы весело щебечут на ветке», «Птицы дружной стайкой слетаются к рассыпанному корму», «Человек создан для счастья, как птица для полета» при подстановке вместо слова «птица» слов «воробей», «индюк», «страус» соответственно «нормальными» предложения будут только в случае подстановки слова «воробей». Вряд ли автор фразы «Человек создан для счастья, как птица для полета» думал в момент ее создания об индюках, страусах и пингвинах.

Идея прототипов не требует выделения общих свойств, присущих каждому объекту, к которому мы относим данный концепт: «…Мы считаем стульями походные стулья, стулья для стрижки в салонах-парикмахерских и складные стулья не столько потому, что они имеют некий установленный набор тех же определяющих свойств, что и прототип, сколько потому, что у них есть достаточное семейное сходство с прототипом. Складной стул может напоминать прототипический стул чем-то другим, нежели стул для стрижки. Иными словами, нет необходимости постулировать наличие фиксированного ядра свойств прототипического стула, которое было бы общим и для складных стульев, и для стульев для стрижки» [Лакофф, Джонсон, 2004, с. 153].

Этот концепт «стул» – концепт среднего, базового уровня: «Мы располагаем концептами базового уровня не только для объектов, но и для действий и свойств. Такие действия, как бег, ходьба, еда, питье и т.п., относятся к базовому уровню, а движение и глотание – к вышестоящему уровню, тогда как виды ходьбы и питья, скажем, ходьба мелкими шажками или всасывание с шумом – к нижестоящему» [Лакофф, 2004, c. 353].

В роли прототипа выступает доконцептуальная организация опыта, которая затем оформляется в категорию путем метафорических переносов. Например, Дж. Лакофф и М. Джонсон, ссылаясь на опыты Ж. Пиаже [Пиаже, 2003], следующим путем описывают формирование категории «причинность». Они предполагают, что, бросая игрушки, стаскивая одеяла и т.д., дети структурируют опыт непосредственного взаимодействия с объектами. В данном случае его структурными составляющими будут взаимодействующие объекты, один из которых воздействует на другой (агенс и пациенс), при этом у агенса есть план, он предпринимает какие-либо моторные действия, при этом будут различаться сила и возможность данного взаимодействия. Это – прототип непосредственного взаимодействия, который затем метафорически переосмысляется, образуя категорию «причинность». При этом его характеристики воспринимаются вместе как нечто устойчивое – т.е. как гештальт, который люди считают более базовым, чем его составляющие. Поэтому этот прототип одновременно и целостен, и поддается разложению. На похожие на прототип случаи оно распространяется – путем переноса (метафоры), например, когда метафора указывает, что объект возникает из субстанции («Я сложил самолетик из бумаги»). Для Дж. Лакоффа здесь важно, что мы воспринимаем последующий опыт, уже оперируя концептом «причинность», который обладает сложной структурой, связанной с доконцептуальной организацией опыта (опыта непосредственного взаимодействия с предметами) [см.: Лакофф, Джонсон, 2004].