Политическая наука №3 / 2013. Между империей и современным государством: Трансформация политического порядка на постимперских пространствах

Политическое пространство, о котором у нас идет речь, – это пространство большое и продолжительное, т.е. длительно сохраняющее свою форму и размер. Домохозяйство – пространство малое, по смыслу – неполитическое, но продолжительное. Может быть также пространство мимолетной интеракции, имеющее, в зависимости от темы коммуникации, политический или неполитический смысл. Указание на величину пространства обладает тем достоинством, что здесь присутствует интуитивная достоверность. Недостатком может показаться то, что количественный момент вообще входит в определение, не будучи при этом фиксирован иначе, чем через интуитивную коннотацию слова «большой». Однако подобным же образом во многих социологических дефинициях фигурирует время (указание на продолжительность оформленности пространства есть также отсылка ко времени). Скажем, ролевые ожидания или нормы – это всегда нечто устойчивое во времени, хотя мера этой устойчивости неизвестна. Так, у Парсонса инструментальная ориентация отличается от консуматорной как краткосрочная от долгосрочной (37). Впрочем, не так уж неизвестно социальной науке и понятие «большого пространства», которое встречается у К. Шмитта, правда, в контексте международного права (38).

Именно организация большого пространства позволяет разграничивать центр и периферию. Чисто географически центр может располагаться чуть ли не где угодно. Но мы имеем дело не с чистой географией, но с политическим смыслом пространства, т.е. с отличиями в протекании коммуникации. Организация пространства позволяет также более внятно различать государство и империю. Это различение имеет многомерный характер. Резюмируем поэтому сначала то, что уже было сказано выше, ибо наибольшая сложность состоит именно в терминологических дистинкциях при совершенно неустоявшейся терминологии.

Мы поставили проблему определения империи в связь с определением государства и общества. Само понятие об обществе, как было сказано, получается первоначально лишь в связи с понятием о государстве как его противоположности. Соответственно, и понятие о государстве в том смысле, какой оно имеет в противоположность обществу, не может быть получено, покуда не развилось это последнее. Однако, когда еще не было общества в нынешнем смысле – ни «гражданского общества» как сферы согласования частных интересов внутри определенного политического образования, ни универсальной связи договорного характера, пробивающей себе дорогу помимо политических границ, ни, наконец, просто «охватывающей социальной системы», «горизонта всех возможных коммуникаций» (39), – тогда государство противопоставлялось как наиболее обширная и совершенная социальная связь домохозяйству и поселению, и в этом смысле между государством и обществом никакой разницы не было. Вопрос о том, допустимо ли говорить о какой-то более обширной социальной связи, мог при этом ставиться лишь чрезвычайно неудовлетворительно. Характерно при этом для античности почти полное отсутствие категории «международное право» («право народов» означало тогда нечто совершенно иное). Между тем вслед за эпохой «городов-государств» в социальной истории наступил период империй (более ранние восточные империи мы не берем в расчет только потому, что в них отсутствовала или не дошла до наших дней соответственно развитая социальная мысль; в истории понятий западной социальной науки мы обречены на неизбежную узость и в том, что касается самой социальной истории). Но социальная мысль сильно запоздала в постижении этого обстоятельства. Лишь в начале II тысячелетия н.э. мы встречаем попытки рассмотреть империю как следующий, более высокий в традиционной иерархии «домохозяйство–поселение–полис» тип социальности (40). Обратим внимание также на то, что здесь отсутствует понятие о государственном суверенитете входящих в империю образований, зато вполне выражено представление о принципиальной безграничности Священной Римской империи. И только с выделением из ее состава государств с совершенно определенными границами, суверенитетом в рамках этих границ, предполагающим, между прочим, и полномочия подавить все самостоятельные социальные образования внутри этих государств в противоположность предполагавшей такое многообразие организации империи, – появились и государства в близком к современному смысле (41), ставшие лоном возникновения гражданского общества. Там, где подавляется политическая жизнь и политическая борьба, обнаруживается нейтральная область для развития «гражданского общества». Конечно, «нейтральность» государства не была чем-то само собой разумеющимся. За нее вели борьбу, и она осуществилась там, где эта борьба увенчалась успехом. Tут уже мы встречаем хорошо знакомые понятия и реалии: национальное государство как такое объединение людей, которое уважает их частные права, в том числе и право свободной торговли, т.е. договорной связи с другими людьми помимо государственных границ. Вот имея в виду это развитие, и надо проводить дальнейшие различения между государством и империей.