Политическая наука №3 / 2013. Между империей и современным государством: Трансформация политического порядка на постимперских пространствах

Анализ советской ситуации у Бюля достаточно релевантен. Но формулировки, касающиеся империи, носят тут, конечно, заведомо прикладной характер. При этом из поля зрения неизбежно уходят важные вещи. Империя в малой степени рассматривается как культурный феномен, а имперская элита – как (также и) культурная элита, элита смыслопроизводства, если воспользоваться тут словечком Х. Шельски (52). В этой связи весьма резонными кажутся рассуждения Айзенштадта о том, что неудовлетворителен любой анализ, если определения какого бы то ни было институционального комплекса, будь то государство, политические институты или классовый строй, принимаются за нечто само собой разумеющееся, если используются как бы универсальные понятия политической власти, политической и административной деятельности и ее «агентов», различий в статусе, групповых интересов и т.п. Между тем в разных цивилизациях существуют разные базовые модели власти, авторитета, справедливости, места политики в общей концепции человека и космоса. Эти модели формируются под решающим воздействием основных элит, в первую очередь политической (53). Оставим в стороне понятие цивилизации – оно требует специального социологического прояснения. Во всяком случае, его не следует употреблять некритически. Но рассуждения Айзенштадта справедливы в том отношении, что некоторый более широкий смысловой контекст должен приниматься во внимание при анализе как бы самоочевидных институтов государства, власти и т.п. При политическом членении большого пространства таким контекстом и оказывается империя. Как мы уже говорили выше, во внешнем отношении она выглядит как государство. Велик соблазн для внешнего наблюдателя и далее рассматривать ее так, словно бы это – просто очень большое государство, не придавая должного значения тому, что в культурном комплексе, формулируемом и формируемом элитой, имперская идея заключает в себе весь мир – в культурном и в политическом отношении. Тогда бесцельный и бессмысленный экспансионизм перестанет быть столь загадочным (Бюль несколько раз повторяет: невозможно понять рациональные основания советской внешней политики, одни убытки, никаких выгод и т.п.).

Пожалуй, только понятие элиты не должно тут вызывать никаких сомнений. Ведь смысл наблюдается лишь будучи тематизирован. Элементы смыслового фона конденсируются при постоянном повторении в качестве особенной темы. Тема есть тема коммуникации, цепочка коммуникаций образует систему, система может иметь вид элитной группы. Таким образом, мы ничуть не отрицаем результаты Бюля, Уоллерстейна или Айзенштадта. Но дело и не только в том, чтобы сообщить рассуждениям одного или нескольких авторов большую когерентность и сделать их взаимопереводимыми в рамках общей теоретической схемы. Дело еще и в том, чтобы использовать их с известными ограничениями. Ибо все они находятся вне империй. Нам же приходится вести речь об империи изнутри империи. А отсюда вытекает и своеобразие нашей социологии.

6. Современный кризис Союза: Распад или трансформация империи?

6.1. «Общее пространство»

Пожалуй, после всего, что было сказано выше, не стоит приводить дополнительные доказательства того, что наша страна (желающие могут подставить вместо слов «наша страна» «бывший Союз» или «СНГ») – империя, а тот процесс, который мы сейчас переживаем, одна из типичных имперских трансформаций. В рамках нашей схемы не должно показаться неожиданным и утверждение, что империя пока что никуда не исчезла, хотя фактически осуществление политической власти претерпело значительные изменения. Конечно, самый простой аргумент тут был бы тот, что для некоторого числа политиков и интеллектуалов типична коммуникация по поводу «имперской идеи», а насколько они влиятельны – это уже вопрос менее важный. Однако этот аргумент свел бы все возможности многостороннего анализа к проблематике частичных образований в области политической культуры. Ради плоского утверждения, что феномен продолжает жить как традиция, как миф и т.п., хотя бы в политической реальности ему уже мало что соответствовало, не стоило выстраивать столь длинную цепочку рассуждений. Нет, пока что нам приходится говорить о вещах куда более ощутимых и, во всяком случае, для социолога небезразличных.

В начале статьи уже было сказано, что так же, как еще совсем недавно повседневная политическая коммуникация часто бывала структурирована темой империи, так в самое последнее время на передний план выходит категория «пространство». Характерным образом пространство не стало темой в полном смысле слова. Это важный феномен, который лишь на первый взгляд может показаться совершенно незначащим обстоятельством. Пока что «пространство» – это нейтральный термин. С одной стороны, его широкое использование – это типичный способ избежать политического противостояния в деполитизированной сфере возможного согласия: попытка столь же естественная, сколь и безнадежная (54). С другой стороны, заметно стремление всех политиков вытеснить основное значение «пространства» за пределы дискуссии.