Политическая наука №4 / 2017. Субнациональное измерение политики

Российские регионы значительно различаются между собой характером проходящих в них выборов [Петров, Титков, 2013; Титков, 2016]. Региональные правящие элиты задействуют разные наборы электоральных тактик и достигают с их помощью результатов разной степени успешности. Наиболее удачливые и авторитарные из губернаторов еще в 1990-е сумели создать так называемые «политические машины» – неформальные структуры, обеспечивающие мобилизацию избирателей и победу на выборах самих губернаторов и лояльных им кандидатов [Golosov, 2013; Хейл, 2016; Скотт, 2016]. В ряде регионов эти неформальные структуры фактически замещали партии [Голосов, 2006; Hale, 2005]. С укреплением «Единой России» в качестве «партии власти» практики местных «политических машин» распространились по всей стране [Golosov, 2011; Reuter, 2010, 2017], однако внедрение этих практик не везде прошло успешно [Obydenkova, Libman, 2012 a]. Более того, в конце 2000-х мощь некоторых политических машин и вовсе оказалась подорвана в результате волны замен региональных руководителей – примерами здесь могут служить случаи Башкортостана после Муртазы Рахимова или Орловской области после Егора Строева [Reuter, 2013; Sharafutdinova, 2013, p. 515]. Стоит оговориться, что исходы голосований в российских регионах как в конце 1990-х, так и на современном этапе могут быть объяснены и в классической логике экономических теорий [Konitzer, 2005; Щербак, Сенников, Лисовский, 2013], но именно концепция политических машин в последнее время оказалась особенно востребована для интерпретации кроссрегиональных отличий. В этой перспективе вариация в голосовании между регионами объясняется в первую очередь тем, насколько региональное руководство способно обеспечить необходимый результат, т.е. насколько эффективна политическая машина губернатора.

Рассмотрение итогов региональных выборов как результата работы политических машин, соответствует реалиям электорального авторитаризма и логике субнационального авторитаризма. При электоральном авторитаризме институт выборов присутствует не как инструмент поддержания подотчетности властей [Schedler, 2006, p. 3], но используется самими властями в своих интересах, например для подачи сигнала о собственной мощи [Magaloni, 2006]. Интрига таких выборов состоит не в том, как проголосуют избиратели при существующей экономической динамике, социальной и демографической композиции региона, политическом опыте администрации и т.д., но скорее в том, насколько убедительные итоги обеспечит правящая группа при наличествующих социально-демографических, экономических и политических условиях. Логика субнационального авторитаризма в свою очередь подразумевает контроль местного руководителя в пределах своей территории и создание имиджа незаменимости в глазах центра [Gibson, 2013]. Так что само положение обязывает субнационального автократа иметь политическую машину [Гельман, 2009] и доказывать ее эффективность итогами выборов.

Примечательно, что как экспертные оценки, так и уточненные математические расчеты сходятся в том, что с середины 2000-х при ротации губернаторского корпуса федеральный центр в России действительно поощряет губернаторов с наилучшими электоральными результатами [Петров, 2007; Туровский, 2009; Reuter, Robertson, 2012; Reisinger, Moraski, 2017, p. 98–116]: такие губернаторы реже и позже отправлялись в отставку. Исследования показывают, что работа политической машины оказывалась для центра важнее, чем социально-экономические показатели11. Кроме того, прослеживается взаимосвязь между лучшими электоральными результатами и большим объемом межбюджетных трансфертов региону [Стародубцев, 2014; Sharafutdinova, Turovsky, 2017]. Исследователи могут теоретически интерпретировать уровень «провластного» голосования в регионе как отражение силы политической машины, как маркер лояльности центру, как показатель административных возможностей местных элит. Так или иначе, именно электоральные показатели позволяют наилучшим образом объяснить и систематизировать пестроту политики, связанной с российскими регионами, а ключевым концептом для понимания электоральных показателей служит понятие политической машины [Гельман, 2009; Golosov, 2013; Reuter, 2013].