Политическая полиция и либеральное движение в Российской империи: власть игры, игра властью. 1880-1905

В то же время термин «либерально-оппозиционный» исчезает со страниц документов политического сыска с весны 1901 г. Вскоре после студенческой демонстрации 4 марта 1901 г., разгона ее полицией и последовавшей негативной общественной реакцией на действия полиции в департаментских документах постоянным спутником слова «оппозиция» становится эпитет «радикальный», появляется термин «радикально-оппозиционная группа»; более того, этот термин попадает в циркуляр, т.е. становится частью нормативно-правовой базы. Автором термина, по всей видимости, был заведующий Особым отделом Л.А. Ратаев, который одним из первых в Департаменте полиции, еще в первой половине 1890-х гг., стал использовать понятие «оппозиционеры». В определении Ратаева 1901 г. «радикально-оппозиционная группа» добивалась «низвержения в более или менее отдаленном будущем существующего ныне в империи государственного строя»599. В итоговом документе Департамента полиции, посвященном анализу событий 4 марта 1901 г., Ратаев и директор Департамента С.Э. Зволянский писали: «Выяснены все главнейшие деятели радикально-оппозиционной группы, захватившей за последние два года руководство всем революционным движением в Петербурге и ознаменовавших свою деятельность за последнее время подстрекательством учащейся молодежи и рабочих к устройству уличных манифестаций, а либеральной части общества к предъявлению правительству разных неосновательных и неподлежащих удовлетворению требований»600. К лету 1901 г. был подготовлен и разослан в июне этого же года циркуляр № 6234 за подписью министра внутренних дел Д.С. Сипягина губернаторам, градоначальникам, обер-полицмейстерам, начальникам ГЖУ, содержавший развернутое определение «радикально-оппозиционной группы»: группа «лиц, преимущественно интеллигентных профессий, которые, не принимая непосредственного участия и даже намеренно устраняясь от активной революционной деятельности, поставили себе задачей, путем устройства вечеринок, чтения речей и рефератов на соответствующие темы, а также издательства систематически подобранной тенденциозной литературы, подготовлять в среде молодежи и рабочих противоправительственных деятелей и агитаторов»601.

В циркуляре отсутствует упоминание «либеральной части общества» как одного из адресатов деятельности «радикально-оппозиционной группы», однако в остальном характеристика этой группы в циркуляре совпадает с ее же описанием в подготовительных документах Департамента полиции. В целом можно говорить о произошедшем терминологическом разрыве и даже противопоставлении в делопроизводственной переписке, с одной стороны, «либерального», а с другой – «радикального» и «оппозиционного». Причем это противопоставление проводилось чинами не только Департамента полиции, но и Московского охранного отделения, в котором, как уже отмечалось выше, приблизительно в это же время писали о «близоруких либералах», попавших под влияние «радикалов»602.

В совокупности это означает, что лидирующая в политическом сыске группа служащих – чинов Департамента полиции и Московского охранного отделения – увидела в радикализации легального общественного пространства конституирование нового явления – «радикальной оппозиции», а не радикализацию «либерализма». Этот вывод противоречит общепринятому сегодня образу дореволюционного либерализма в России. Тот политический сегмент, который был определен в Департаменте как «радикально-оппозиционный», в публицистике, мемуаристике, а затем и в историографии дореволюционного российского либерализма постфактум был назван новым либерализмом, некоторые исследователи именно его характеризуют как истинный либерализм603.

Однако в политическом сыске с начала ХХ в. позиция «либералов» и ассоциированных с ними институтов (в первую очередь земского самоуправления) в легальном общественно-политическом пространстве стала описываться как «ведомая».