Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг.

В 1938 г., когда чудовищный сталинский режим уже не нуждался в принародном декорировании, появился проект Положения о Главном управлении цензуры при Совнаркоме СССР. Правда, автором его уже являлся сам Главлит, прошедший незадолго до этого через массовую чистку в числе со своим руководством и старавшийся, насколько это возможно, проявить рвение в борьбе с врагами народа. В тексте проекта наиболее впечатляет не столько подробнейшее перечисление всех возможных объектов цензуры без уже давно исчезнувших оговорок, сколько структура создаваемого монстра, в которой предполагались специальные подразделения по «изъятию и конфискации подлежащих произведений печати и искусства» (функции НКВД), а также главная инспекция по собственному внутреннему контролю «за выполнением постановлении и полиграфпредприятиях»^{300}.

Остается только предполагать, что остановило прохождение этого документа через законодательные инстанции, но факт остается фактом: он также остался лежать на архивной полке. Скорее всего, власть сознательно предпочла более привычное и, вероятно, удобное для нее призрачное существование цензуры, когда она, как невидимая и неосязаемая радиация, разъедала общество, оставляя после себя страшные следы уничтожения.

В дальнейшем развитие ситуации зависело от «заморозков» или «оттепелей» в советской истории, но, главным, с точки зрения определения сущности советской культуры (вернее, используя ленинскую формулу, «партийной организации и партийной литературы») всегда оставался «принцип партийности», руководствуясь которым создавали идеологические модели типа «интернационализм», «национализм» и «космополитизм», «реализм» и «очернительство», «революционный романтизм» и «лакировка» и многие другие.

Знаменательным в этом смысле являлось закрытое постановление ЦК КПСС от 7 января 1969 г. «О повышении ответственности руководителей органов печати, радио, телевидения, кинематографии, учреждений культуры и искусства за идейно-политический уровень публикуемых материалов и репертуара», в котором фактически устанавливалась персональная ответственность авторского и редакторского состава за содержание публикуемых произведений. Таким образом, самоцензура, которая к этому времени уже являлась для многих нравственной нормой и условием самосохранения, была установлена высшим партийным руководством как единственно возможная форма существования советской культуры «в современных условиях укрепления и развития социалистического общества, расширения социалистической демократии»^{301}.

Новым проявлением лицемерия власти явилась очередная попытка усыпить мировое общественное мнение в связи с выполнениями положений Заключительного акта Общеевропейского совещания. 11 декабря 1975 г. Политбюро ЦК КПСС было принято решение о разработке Закона о печати (авторы записки — Ю.В. Андропов и А.А. Громыко)^{302} Проект провозглашал свободу слова и отсутствие какой бы то ни было цензуры. Однако у высшего партийного руководства хватило трезвого расчета, чтобы отказаться от этой заранее уязвимой для политических оппонентов затеи, поскольку декларативное провозглашение заявленных, скопированных с законов демократических европейских государств гарантии свободы слова и печати явно не соответствовало реальной ситуации^{303}. В стране шла «охота на ведьм», борьба с диссидентами, «самиздатом» и «тамиздатом». Поэтому было принято мудрое решение: лучше по-прежнему продолжать жить без Закона о печати, чем отбиваться от обвинений идеологических противников в нарушении этого закона. Шел 1976 год. До принятия Закона о печати и других средствах массовой информации, запретившего какую-либо цензуру, оставалось 14 лет…

Советская цензура изначально предполагала создание двойной системы в осуществлении цензурной политики: с одной стороны, путь, более-менее законный, предполагающий судебно-административные преследования лиц и учреждений, нарушивших ограничительные перечни, с другой — путь «умелого идеологического давления и воздействия», провокаций и преступлений против личности. Отсюда — рождение мифологизированных представлений о роли художника и его взаимоотношениях с властью и народом. Мы уже приводили факты, подтверждающие возникновение политической цензуры сразу же после октябрьского переворота 1917 г. Декрет о печати, давно и хорошо известный текст которого свидетельствует о «временном» запрете всех контрреволюционных органов печати, явился отправной точкой в истории советского идеологического террора. Поэтому факт организации Главлита в 1922 г. можно рассматривать не как определенный поворот в отношении идеологии и культуры, а как логическое продолжение определенной политики власти. Неопровержимым подтверждением истинных целей создания и подлинного характера методов советской цензуры является циркуляр, созданный Главлитом практически сразу же после его организации и разосланный местным органам цензуры. Он гласил: