Политические эссе

На самом деле сложно сказать кто из нас больше в неволе, те кто в тюрьмах, или те кто вне их. Свободны ли заложники необходимости, которым приходится жить для того чтобы работать, потому что они не имеют роскоши найти работу, которая позволила бы им жить ? А заложники отчаяния, кто не имеет и не будет иметь работы, проклятые жить в когтях нищеты ? А заложники страха, свободны ли мы ? Ведь не все мы заложники страха ? Везде решетки: уже сейчас ими окружают кафе в некоторых латиноамериканских городах, ставят решетки и на дома тех, кому есть что терять, хоть и немного, пусть даже по существу и нечего. Я видел решетки из дерева и жести на домах в бедных кварталах. Те кто вверху, те кто посередине, и те кто внизу: в испуганном обществе, где самым актуальным является вопрос выживания, мы все заключенные: надсмотрщики и те кто под наблюдением, избранные и парии.

Факты насмехаются над правами. Картина Латинской Америки в конце тысячелетия: это материк, который отказывает своим детям в праве быть молодыми. Дети -- заключнные в рядах заключенных, в этой большой тюрьме, заставляющей людей пожирать друг друга. Система, вследствие всеобщей паники и страха обращается с богатыми детьми как с деньгами, с бедными как с мусором, а средних привязывает к телевизору.

В пузыре власти

В океане обездоленных есть острова, которые более похожи на роскошные концентрационные лагеря, где элита может встретить только элиту, острова, которые ни на секунду не дают забыть для насколько элитных посетителей они предназначены. В некоторых крупных латиноамериканских городах, где захват заложников ради выкупа -- будни, богатые дети вырастают внутри пузыря страха. Они живут в огороженных особняках, в больших домах или группах домов, огороженных стенами с колючей проволокой под высоким напряжением, денно и нощно находятся под наблюдением телохранителей и телекамер. Они передвигаются, как деньги, в бронированных автомобилях. Они не знают города, в котором живут. Они открывают для себя метро в Париже или Нью Йорке, но никогда не пользуются им в Сан Паоло или Мехико.

Они не живут в своем городе. Им запрещено все, кроме своего личного маленького кусочка неба. За дверью начинается район страха, где люди отвратительны, грязны, и опасны. Эти дети -- основа глобализации, они не принадлежат своей стране. Выросшие без корней, не имеющие национальных черт, все их социальные чувства сводятся к уверенности, что реальность представляет опасность. Богатые дети разных городов похожи в своих привычках, так-же как похожи супермаркеты и аэропорты, находящиеся как-будто вне пространства и времени. Воспитанные в виртуальной реальности, богатые дети учат друг друга игнорировать настоящую реальность, которая существует только для того чтобы ее бояться или купить.

С момента своего рождения они воспитаны для быстрого потребления, и проводят свое детство убеждаясь, что машинам можно доверять больше чем людям. Быстрая еда, быстрые автомобили, быстрая жизнь: они живут в ожидании того часа, когда им купят первый Ягуар или Мерседес, они уже мчатся на полной скорости по кибернетическому хайвею, на полной скорости они соревнуются перед экранами компьютеров, на полной скорости скупают товары, взмахивая своими кредитными карточками во время "шоппинга".

Нищета как преступление

Много раньше, чем богатые дети перестанут быть детьми и откроют для себя дорогие наркотики, до того как они столкнутся с одиночеством и научатся скрывать страх, бедные дети начинают вдыхать клей. Пока богатые дети играют в войну пластиковыми пульками, свинцовые пули уже встречают бедных детей на улицах. Некоторые эксперты называют их "детьми ограниченных ресурсов", под которыми они, видимо, понимают человеческий мусор, обитающий в бедных районах. В соответствии со статистикой 70 миллионов детей живут в состоянии полной нищеты. Среди заложников системы им достается больше всего. Общество производит их, следит за ними, наказывает их, иногда убивает, но практически никогда не принимает их.

Они рождены с корнями, висящими в воздухе. Многие из них -- дети крестьян, которых изгнали с земли, и которые сгинули в муравейниках городов. Между колыбелью и могилой, между голодом и пулями расстояние невелико. Из каждых двух бедных детей один работает, изнуряя себя за еду и немного большее: он торгует на улицах, моет машины, он превосходен как рабочий на фабриках и как посудомойка в ресторане, он достаточно дешев для производства товаров на экспорт, чтобы делать туфли и шить костюмы для супермаркетов мира. А что второй ? Из каждых двух детей один лишний, рынок не нуждается в нем. На нем невозможно получить прибыль. А, как известно, тот на ком невозможно заработать не имеет права на жизнь. Та-же система, ориентированная на максимальную производительность, которая избавляется от стариков, избавляется и от детей. С точки зрения системы: старость -- это неудача, детство -- это опасность.