Политические мифы о советских биологах. О.Б. Лепешинская, Г.М. Бошьян, конформисты, ламаркисты и другие.

Первое издание книги А.И. Китайгородского вышло в 1967 г. Это было время «прощания с лысенковщиной». Не исключено, что глава «Лжебиология», если не заказана, то была одобрена партаппаратом в рамках борьбы с Т.Д. Лысенко. В нашей стране, начиная с 1930 г., не позволялась политическая критика, если на то не было получено разрешения партийных властей. Во всяком случае это объясняет, почему борьба физика А.И. Китайгородского против «лжеучений» в биологии оказалась по своей аргументации псевдонаучной. Если бы это была собственная и независимая от привходящих обстоятельств инициатива А.И. Китайгородского разобраться в деликатном деле имевшего место конфликта между учеными, то я не сомневаюсь, что он бы серьезно отнесся к своей задаче. Дело ведь не только в том, что ученому-физику было позволено выступить с ненаучной критикой биологов. Те, кого он критиковал бездоказательно, не могли в принципе получить аналогичного разрешения ответить своей критикой на критику. И это безусловно расслабляет, во всяком случае снижает требовательность к себе.

О неравном положении критика и критикуемого в СССР говорил С.В. Мейен в статье, опубликованной через 33 года после ее написания. Отвечая критику номогенеза А.А. Яценко-Хмелевскому (1974), посетовавшему, что сторонники этого лжеучения «не пытаются изложить свои взгляды в сколько-нибудь связном виде», С.В. Мейен (2007, с. 235) заметил: «мало написать, надо еще и издать, получив Ваше же благословение. Можно подумать, что номогенетики не сумели или не захотели изложить свои взгляды. Но ведь в действительности им не дали, им при каждом удобном случае затыкали рот. Уверен, что и сейчас [т.е. в 1974 г.] мне не дадут ответить...». Важное дополнение к сказанному сделано на следующей странице: «Я верю, что он [А.А. Яценко-Хмелевский] прочел те работы Любищева и мои, на которые даны сноски в статье, но не верю, что он их прочел внимательно». С.В. Мейен высказался достаточно мягко. Но в начале статьи он (Мейен, 2007, с. 234) словами Дарвина дал ключ к пониманию действий основной массы критиков: «велика сила упорного искажения чужих мыслей». И я не исключаю, что это искажение, о котором говорил Дарвин, имея в виду выступавших против него критиков, может быть сознательным, дабы угодить политикам.

Откуда проистекает стремление представить неординарную научную позицию в качестве антитезы «истинной» науке? Я не думаю, что за этим следует видеть какой-то злой умысел. В большинстве случаев этого нет. Просто позиция, которая не укладывается в хорошо обоснованную и поэтому принятую большинством ученых парадигму, выглядит более уязвимой для критики и к ее научной оценке подходят менее строго. И отсюда возникает опасность подмены позиции критикуемого автора ее восприятием через призму сложившихся консенсусных представлений. Оригинальная концепция, имеющая свой предмет рассмотрения, в этом случае будет выставляться как попытка опровергнуть хорошо обоснованные научные истины.

Показательным примером такой неосознаваемой подмены является критика Ламарка Августом Вейсманом. В конце XIX века

А. Вейсман выдвинул оригинальную концепцию наследственности, в рамках которой он попытался понять, каким мог быть ламарковский механизм наследования приобретенных признаков. В результате он не только исказил позицию Ламарка, но и свел ее к абсурду, ре-никсе, чепухе, если говорить словами А.И. Китайгородского. А абсурдная позиция по определению является антинаучной. Эта придуманная А. Вейсманом откровенная чепуха, связанная с его умозрительной концепцией наследственности, начала свою собственную жизнь теперь уже как бы от имени самого Ламарка.

Вот как понял Ламарка А.И. Китайгородский (1973, с. 110), критикуя ламаркиста Т.Д. Лысенко, высказавшегося на этот счет на августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г.

«На примере его [Т. Лысенко] выступлений можно ознакомить читателя со многими характерными чертами методов борьбы с наукой. Вот как начиналось “опровержение” генетики в речи Лысенко, произнесенной 31 июля 1948 года на сессии ВАСХНИЛ: “Материалистическая теория развития живой природы немыслима без признания необходимости наследственности приобретаемых организмом в определенных условиях его жизни индивидуальных отличий, немыслима без признания наследования приобретаемых свойств”. Мысль выражена нельзя сказать чтобы очень ясно, но, зная другие высказывания автора, мы можем оказаться в стане идеологических врагов, если засомневаемся в том, что потомки цирковой лошади родятся со способностью танцевать вальс».