Политические убийства

Депутат Государственной думы Валентин Мартемьянов, член фракции КПРФ, стал самым компетентным и неопровержимым противником «приватизаторов». Спорить с ним, противостоять ему, когда в повестку дня выносились все новые и новые «законодательные меры» по расхищению общенародной собственности, было весьма трудно. А голос его звучал все тверже. И в Думе, и в патриотической печати. Тогда решили, что называется, заткнуть ему рот. Не таким уж редким для этого времени способом.

1 ноября 1994 года, ночью, когда он возвращался домой, ему были нанесены злодейские удары по голове. 5 ноября, не приходя в сознание, скончался. 9 ноября мы похоронили его – закопали в землю товарища, отца четверых детей.

Но память об этом замечательном человеке закопать нельзя. Дело не только в том, что он был крупным ученым и видным общественным, государственным деятелем. Он был Человеком – и таковым запомнился всем, кто близко знал его.

Паду ли я, стрелой пронзенный,
Иль мимо пролетит она?

Это, говорят, была самая любимая его ария, которую он всегда исполнял с особым чувством.

А стрела, увы, мимо не пролетела…

* * *

Говорим о Валентине Семеновиче у подъезда Государственной думы: сейчас должны выйти депутаты, чтобы отправиться на церемонию прощания. Говорим с его школьным товарищем, а ныне большим ученым-математиком (доктор наук, профессор, лауреат Госпремии, начальник лаборатории в Институте атомной энергии и т.д. и т.п.) Лебедевым Вячеславом Ивановичем.

Тут вот на что невольно обращаешь внимание.

Первое. Школу они окончили 45 лет назад, а отношения товарищеские, даже дружеские сохранились до последнего дня его жизни. И не только с одним Лебедевым, что было бы, может, и неудивительно. Со многими одноклассниками он регулярно переписывался и встречался. Ездил к ним, а они – к нему, вместе отдыхали, ходили в походы. На похороны собралось их из разных городов человек пятнадцать. Пришел почти весь курс юридического факультета МГУ. Пришел вокальный класс университетского клуба, где он много лет занимался. Скажите, о чем-то это свидетельствует?

– Он был, безусловно, центром нашего школьного землячества, объединял и сплачивал всех нас, – так сказал Вячеслав Иванович.

И второе. Школу он кончал в Костроме – в некрологе официальном, где сказано про Москву, допущена ошибка. Родился действительно в Москве, в семье рабочего-железнодорожника, корни которого – на вятской земле. А потом отца, ставшего партийным работником, бросало по всей стране, вплоть до Забайкалья. Привело и в Кострому, где трое сыновей учились. Это школа № 30 – бывшая имени Энгельса, на бывшей улице Сталина, ныне – Сусанина. Обычная, в общем-то, школа. Но сколько, оказывается, вышло из нее незаурядных воспитанников! Даже если брать один тот выпуск 1949 года: насчитали около десяти докторов и кандидатов самых разных наук. Старший брат Валентина Семеновича – Юрий, первый золотой медалист школы, выпускавшийся годом раньше, стал кандидатом филологии, специалистом по французской лингвистике; младший брат – Владимир – доктор химических наук; сестра Ия – тоже химик, кандидат…

Вот она, русская провинция.

* * *

Разговариваю с Николаем Скатовым. Он – доктор филологических наук, директор академического Института русской литературы в Ленинграде, который известен больше как Пушкинский Дом. А еще Скатов – одноклассник и ближайший друг Валентина Мартемьянова.

– Знаете, – говорит, – Валя был редкостно и разносторонне одаренным человеком. Он прекрасно пел и, если бы пошел по этой линии, стал бы, уверен, знаменитым артистом. Кстати, он уже и подал заявление в консерваторию, но потом почему-то забрал. Может, по примеру любимого Собинова решил сперва закончить юридический. Писал стихи и сочинял музыку. Да и к языкам у него были удивительные способности. А если бы в технику, физику или, скажем, в философию подался – там тоже проявил бы себя…

Эту мысль Николай Николаевич выскажет и потом, выступая у гроба. И, конечно, таланты человека вызывают всяческое восхищение. Но одаренность все-таки – от Бога или от Природы. От родителей. А вот свою позицию в жизни человек определяет сам.

– Скажите, – спрашиваю, – а почему, на ваш взгляд, Валентин Семенович остался коммунистом? Сейчас, когда партию сначала запретили, а затем, разрешив, поставили все же в положение гонимой. Он ведь, можно сказать, преуспевающий профессор – заведующий кафедрой, автор многих статей, книг, учебников. И зачем ему это было надо?

Скатов улыбается:

– Он сам иногда так говорил, когда уж совсем из сил выбивался: «И зачем это надо мне». Но, значит, иначе не мог. Я считаю, потому, что был он человечный человек и хотел, чтобы у нас было общество человечных отношений. У Маркса именно так где-то определяется коммунизм: не рай на земле, а человечное общество.

– Ну а сам-то ты остался коммунистом? – спрашивает Скатова его одношкольник Лебедев.

– Конечно.

– Молодец, – жмет руку. – Я тоже.

* * *