Распределение потребительских товаров также имеет тенденцию становиться более справедливым по мере того, как национальный доход увеличивается. Чем богаче страна, тем более значительная доля ее населения владеет автомобилями, телефонами, ваннами, холодильным оборудованием и т. д. Там, где существует нехватка каких-либо товаров, распределение такого рода дефицитных вещей неизбежно должно быть менее справедливым, чем в стране, где имеет место относительное изобилие. Например, количество людей, которые могут себе позволить автомобили, стиральные машины, приличное жилье, домашние телефоны, хорошую одежду или могут достигнуть того, чтобы их дети заканчивали среднюю школу либо поступали в высшее учебное заведение, во многих европейских странах все еще составляет лишь незначительное меньшинство их суммарного населения. Большое национальное благосостояние США либо Канады или же – в меньшей степени – даже австрало-азиатских доминионов либо Швеции означает, что в них наблюдается относительно небольшая разница между уровнями жизни соседних социальных классов и что даже те классы, которые в социальной структуре далеки друг от друга, будут характеризоваться более похожими моделями потребления, чем сопоставимые классы в странах Южной Европы. Для населения этой части Европы и в еще большей мере – для жителей одной из «слаборазвитых» стран социальная стратификация характеризуется намного б'oльшими различиями в образе жизни и незначительными пересечениями тех перечней товаров, которыми владеют различные страты или покупку которых они могут себе позволить. Следовательно, можно говорить, что чем богаче, зажиточнее страна, тем в меньшей степени ощущение собственного более низкого статуса воспринимается в ней как крупный источник депривации.
Возросшее благосостояние и образованность способствуют демократии еще и тем, что увеличивают подверженность низших классов разным видам перекрестного давления, которые уменьшают степень их тяготения к любым определенным идеологиям и, следовательно, делают их менее восприимчивыми к экстремистским воззрениям. Этот процесс будет более детально обсуждаться в следующей главе, но он означает вовлечение указанных слоев населения в интегрированную общенациональную культуру – в отличие от изолированной культуры низших классов.
Маркс был убежден в том, что пролетариат представляет собой революционную силу, поскольку ему нечего терять, кроме своих цепей, приобрести же он может весь мир. Но Токвиль, анализируя причины, по которым в Америке низшие слои поддерживали существующую там систему, перефразировал и поменял местами слова Маркса еще раньше, чем сам Маркс приступил к своему анализу, указав, что «в цивилизованных странах обычно восстают лишь те, кому нечего терять»[90]
.Возросшее благосостояние воздействует также на политическую роль среднего класса, меняя форму структуры стратификации от вытянутой пирамиды с длинным основанием, означающим низший класс, на ромбовидную фигуру с растущим средним классом. Многочисленный средний класс смягчает конфликт тем, что вознаграждает умеренные и демократические партии, вместе с тем наказывая экстремистские группировки.
Политические ценности и стиль высшего сословия тоже связаны с национальным доходом. Чем беднее страна и чем ниже абсолютный уровень жизни низших классов, тем сильнее «внутреннее» давление на высшие слои, толкающее их рассматривать низший класс как вульгарную, по сам'oй своей природе подчиненную и нижестоящую касту, которая стоит вне рамок человеческого общества. Резкое различие в стиле жизни между теми, кто вознесен на вершину, и теми, кто погружен на социальное дно, делает такую трактовку психологически неизбежной. И как следствие, в подобной ситуации у верхних слоев наблюдается тенденция расценивать политические права для низших слоев, особенно право на участие во власти, как по сути своей абсурдные и в высокой степени безнравственные. Верхние слои не только сами сопротивляются демократии; их зачастую заносчивое и самонадеянное политическое поведение способствует интенсификации экстремистских реакций со стороны низших классов.