Общий уровень доходов в стране воздействует также на ее восприимчивость к демократическим нормам. Если в стране достаточно богатства – так, что не слишком существенно, нуждается ли она в некотором перераспределении доходов и имеет ли оно место, – то ее населению легче принять и одобрить идею, что не имеет особого значения и то, какая именно сторона находится у власти. Но если потеря постов и властных полномочий будет означать для крупных, мощных и влиятельных группировок серьезные потери во многом другом, то эти группировки будут с большей готовностью стремиться сохранять или защищать свою властную позицию любыми доступными им средствами. Аналогично, чтобы гарантированно обеспечить компетентную государственную гражданскую службу и бюрократический аппарат (т. е. всех правительственных чиновников и служащих), необходим определенный объем национального благосостояния. Чем беднее страна, тем сильнее в ней акцент на непотизм – т. е. на поддержку родственников и друзей. А это, в свою очередь, сокращает возможности появления и развития той эффективной бюрократии, которая требуется для современного демократического государства[91]
.Примерно подобным же образом представляются связанными с национальным благосостоянием и всевозможные промежуточные и посреднические организации, которые действуют как источники компенсации, уравновешивания или противодействия власти. Токвиль и другие выразители того, что впоследствии стало известным под названием теории «массового общества»[92]
, приводили много доводов в пользу того, что стране, не имеющей множества разнообразных организаций, которые относительно независимы от центральной государственной власти, присущ высокий диктаторский, равно как и революционный, потенциал. Такие организации служат выполнению целого ряда функций, необходимых для демократии; они воспрещают государству или любому единичному источнику частной власти господствовать над всеми политическими ресурсами; они выступают как источники новых мнений; они могут быть средствами для передачи большим сегментам гражданского населения самых разнообразных идей, особенно идей оппозиционных; они тренируют людей в политических навыках и умениях, помогая тем самым увеличивать уровень их интереса к политической жизни и участия в ней. Хотя нет никаких надежных данных о зависимости между национальными моделями добровольных организаций и национальными политическими системами, свидетельства, полученные при исследованиях индивидуального поведения в разных странах, демонстрируют, что независимо от любых иных факторов люди, которые принадлежат к каким-либо ассоциациям, с большей вероятностью, чем не принадлежащие к ним, дадут демократический ответ на вопросы относительно толерантности и разных вариантов партийных систем, а также захотят голосовать или активно участвовать в политической жизни. В целом можно констатировать следующее: чем человек состоятельнее и лучше образован, тем более правдоподобно, что он будет принадлежать к добровольным организациям, а посему склонность населения тех или иных стран к формированию таких организаций и групп представляется функцией от уровня дохода в них и от возможностей для досуга и использования свободного времени[93].Политика быстрого экономического развития
Ассоциативная связь между экономическим развитием и демократией привела многих западных государственных деятелей и политических комментаторов к выводу, что основная политическая проблема наших дней порождается давлением в пользу быстрой индустриализации. Они исходили из предположения, что если только слаборазвитые страны сумеют взять успешный старт на пути к высокой производительности, то мы сможем победить серьезную угрозу недавно созданным демократическим государствам, а именно их доморощенных коммунистов. Неким курьезным образом эта точка зрения знаменует победу экономического детерминизма, или вульгарного марксизма, в демократической политической мысли. К великому сожалению для этой теории, политический экстремизм, опирающийся на низшие классы, и в частности коммунизм, можно обнаружить не только в странах с низким доходом, но также в странах, недавно вступивших на путь промышленного развития. Такая корреляция, разумеется, вовсе не является каким-то новейшим феноменом. В 1884 г. Энгельс отметил, что недвусмысленно социалистические рабочие движения развивались в Европе на протяжении периодов быстрого индустриального роста и что эти движения резко шли на спад в ходе последующих периодов более медленных изменений текущего темпа индустриализации.