Политический дневник

На всех научных конференциях с начала 1940 года я говорил об истинной и ложной гегемонии[1090]. Я разъяснял, что когда после Тридцатилетней войны остались лишь сюзерены и вассалы, то пруссакам только строгим отбором удалось спасти германскую основу. Но мелкое мещанство 360 «государств», скученность, недостаточная для биологической восстанавливаемости, негативно повлияли на расовое развитие. Сегодня, наконец, появилась возможность снова развивать прежние подлинные инстинкты кайзеровских времен. Гегемония без чванливых высказываний, без ложной театральности, гегемония как нечто само собою разумеющееся, как твердая великодушная позиция. И приспособленчество, и кичливость проистекают из единого источника: вассального духа. Лею, Коху и Геббельсу никогда это не уразуметь. Но партия поняла это. За последние три четверти года я побывал в 18 гау и тратил свои выходные на то, чтобы делать для закаливания характера всё, на что неспособна наша «пропаганда». Чаще всего две речи: на большом открытом митинге о смысле войны и на закрытой конференции для руководства данного гау. Если несколько дискредитированный было процесс обучения снова наполнился смыслом, то это работа моего ведомства и особая заслуга д[окто]ра Штельрехта.

К этому добавляются постоянные курсы о церковной политике или на другие выбранные мной и важные для рейхатемы в моей школе в Далеме. Далее – обучение вермахта, которое сейчас постоянно расширяется. Не менее важная проблема, так как высшее командование пока еще далеко от н[ационал] – с[оциалистической] революции. Здесь помогает мой лекторский корпус Р[ейха]. В кратчайшее время надо было организовать 900 докладов. Таким образом я выступал в Нюрнберге (А[дольф] – Гитлер – плац), Мюнхене (Цирк Кроне), Аугсбурге (Ратхаусплац), Дрездене (Цвингер), Познани, Штутгарте, Дюссельдорфе, Мюнстере, Кёльне (вероятно, последняя речь в Гюрценихе[1091]), Хагене/Дортмунде, Люксембурге, Трире, Веймаре, Франкфурте и т. д. И еще многократно доклады на мировоззренческих праздничных собраниях в Берлине. Многочисленные приемы офицеров, вступительные доклады на учебных курсах и товарищеских вечерах с их участниками. Если добавить к этому восточную работу, ежедневные совещания в партийном ведомстве, изучение документов обеих моих организаций по вечерам, то я вправе сказать, что работы у меня выше головы. Но смысл этого не в излишней хлопотливости, а во внутреннем обустройстве, в представлении величия нашей борьбы, в указании прежде всего на то, что законы войны хотя и требуют от людей многого, но не затрагивают идеал государства. Не должно получиться так, что 200 000 людей приказывают, а 80 миллионов подчиняются. За это мы не сражались. Мы пришли, чтобы руководить н[емецким] народом, а не для того, чтобы владычествовать над ним. То, что отдельные «организаторы» никак не постигнут. Но именно руководства – то и недостает! Фюрер отсутствует, в своей гл[авной] ст[авке] он так загружен военными и внешнепол[итическими] вопросами, о внутренних делах он может получать лишь весьма одностороннюю информацию. О неприятном по возможности не докладывают, и он не хочет ничего менять. Так д[окто]р Г[еббельс] «руководит» самим собой во всех своих отражениях, позволяет звучать негритянской музыке и крутить подлинно – плутократические развлекательные фильмы, снятые столичной киноиндустрией. Он и не способен действовать иначе, он точно таков, как его опусы. Отсутствие изменений здесь партия воспринимает разочарованно и все спрашивают себя, не чувствует ли фюрер попросту физического неприятия левантийских манер д[окто]ра Г[еббельса]. Действительно ли нужно, чтобы была разбита вся посуда, прежде чем что-то произойдет! Почему бы не упредить своевременно?!

29.7.[19]43

В Италии все однажды обанкротившиеся политики заявляют о себе. Все снова желают «полной свободы», хотят вновь основать свои партии, короче говоря, ведут себя, как будто в эти 20 лет ничего не происходило. Правительство Бадольо, похоже, пытается их притормозить; вопрос, насколько это ему удастся в перспективе, – нужно оставить открытым. В конечном счете, только фашизм Муссолини когда – то спас Италию от большевизма. И своими внутриполитическими реформами он тоже оттеснил марксизм. Не обсуждая то, насколько удачно было его правление в деталях, Италия имеет все основания быть благодарной М[уссолини]. Однажды история констатирует это, даже если ей и придется признать, что мускулатура итальянцев оказалась недостаточно крепкой для решения исторических задач. – Фариначчи прибыл в Г[ерманию] в одном костюме, без багажа. По понятным причинам в гл[авной] ст[авке] ф[юрера] хранят молчание и собирают лишь тех, кто напрямую связан с новым положением дел по военной и политической линиям. В Риме подчеркивают конституционную форму кризиса и его разрешения, так как Большой фашистский совет якобы подавляющим большинством голосов выступил за передачу власти.