Политический дневник

И тут Борман оказался у власти, так как никто из получавших от него письмо не был в состоянии различить, идет ли речь о личном приказе фюрера или о желаниях Б[ормана]. Натурой Б[ормана] овладели комплексы: некоторые персоны показались ему чересчур сильными. Среди таковых в первую очередь я. Один случай дал особенную пищу для размышлений. Б[орман] направил свои стопы в м[иро]в[оззренческую] сферу и изложил одному из гауляйтеров н[ационал] – с[оциалистическую] точку зрения на христианство, а затем ощутил потребность разослать это письмо и другим гауляйтерам. Со мной он его не согласовал, хотя это само собой разумелось. Я услышал об этом письме и попросил переслать его мне. Передо мной предстал совершенно несостоятельный, неуклюжий текст, совершенно несовместимый с честью НСДАП (как я позже узнал, его автором был д[окто]р Крюгер[1102] из партийной канцелярии, но он вроде бы опирался на конкретные высказывания самого Б[ормана]). Я сообщил Б[орману], что форма письма не кажется мне удачной, и приложил проект, охватывающий те принципы, на основе которых я при случае представил бы разъяснение проблемы. Добавив, однако, что с моей точки зрения рассылка подобных писем сейчас нецелесообразна. Разница между двумя сочинениями была очевидна и для самого Б[ормана]. В одном разговоре он сказал мне, что вовсе и не хотел затевать серьезное дело, само собой, что я именно тот человек, который смог бы сам сформулировать и т. д. Возможно, в тот момент он был честен. – В любом случае, затем начались явные поползновения к тому, чтобы расшатать мое партийное кресло; сотрудники п[артийной] канцелярии, которые не могли отрицать широкой деятельности моего ведомства, старались по мере сил переложить задания на другие плечи; молодые люди, еще ничего не добившиеся, свысока начали критиковать моих сотрудников и т. д. В вопросе ведомства «Словесность» Б[орман] наверняка неполно проинформировал фюрера, чтобы тихо отобрать его у меня и перекинуть Боулеру. У последнего он отобрал «канцелярию фюрера»[1103] и хотел как – то его успокоить. Мне пришло два письма, в которых было очень четко, якобы по желанию фюрера, изложено, что задачи на Востоке – задачи всей моей жизни – полностью поглощают меня, поэтому я могу спокойно отдать Боулеру ведомство «Словесность». Б[орман], конечно, знал, что органы, возглавляемые Боулером, мертвы и безыдейны. По похожему сценарию развивается сейчас дело Хуго Витрока.

В Риге сформировалась группировка любекских филистеров, выступающая против В[итрока]. Они слишком ясно чувствуют свою слабость на фоне последовательности твердолобого старика. Во – вторых, он был неудобен им из-за его знакомства со мной, так как они боялись наших частных бесед. Они очень быстро перетащили Лозе на свою сторону, так как он, к сожалению, и сам пока не дотягивает до формата р[ейхс]к[омиссара] (вопрос, дотянет ли вообще когда – либо). После того как ничего не помогло, а слабость рижского ген[ерального] к[омиссара] и его сотрудников проявлялась все яснее, пара человек, очевидно, послала в партийную канцелярию жалобу на балтийского реакционера, который упрямо хочет продолжать вести отжившую политику. К этому несколько личных наветов. Тогда Б[орман] написал мне письмо, в котором не предоставил мне возможности провести расследование, что было бы правильно и лояльно, а присоединился к нападкам и выразил желание без огласки перевести В[итрока] на рядовую административную должность. 24.6. в Берхтесгадене на совещании с д[окто]ром Ламмерсом и Б[орманом] я устно указал Б[орману] на отдельные уже известные мне неточности в жалобе. Теперь Б[орман] – очевидно, при помощи СД и людей Дрехслера – собрал новую «информацию», приложил список назначенных В[итроком] балтийских немцев (чтобы доказать его партикуляристскую политику), снова солидаризуется с этой точкой зрения и добавляет, что должен настоять на отзыве В[итрока] и имеет все основания полагать, что и фюрер в случае необходимости примет то же решение.