Политический дневник

В свой день рождения я предпочел оставаться в тени и запретил прессе всякое упоминание об этом. Три дня жил в полной тишине в моем мал[еньком] загородном доме на озере Мондзее[861], который приобрел 1.1.41. В связи с болезнью нервов спины не могу заниматься спортом, могу лишь плавать. Вот почему на протяжении 2 лет искал дом у воды. Случайно нашел дом на берегу Мондзее. Замечательный участок земли среди рая Зальцкаммергута. К тому же скот, большой фруктовый сад, лес и самое чудесное: озерный берег длиной 750 метров. С[оратники] по п[артии] прислали мне приветствия – трогательно. Руководители местных групп НСДАП, бургомистры, представители фермеров и проч. Я рад, что у меня есть этот тихий участок земли и, надеюсь, что позже именно здесь смогу написать запланированный труд о власти формы в истории и о задачах н[ационал] – с[оциализма] применительно к форме. Она представляет собой проблему нашего будущего развития. Массовые организации, государственные монополии таят в себе угрозу для будущего в том случае, если они не получают регулирующих директив. 16.I. я выступал в Мюнстере по случаю десятилетия гау Северная Вестф[алия]. Люблю выступать здесь, гауляйтер д[окто]р Мейер является одним из лучших представителей нашего Движения, человек со своей позицией и достоинством. Эти дни были пронизаны духом товарищества. 21.1. – снова в Линце. Посетил дом родителей фюрера и их могилу. Вечером выступал в самом большом зале.

В Берлине я узнал, что фюрер согласился с моим планом: создать институт изучения еврейского вопроса и пригласить зарубежных представителей. Институт уже сегодня имеет крупнейшую в мире библиотеку: 350 000 книг. Из Франции, Бельгии и проч. Еще 200 000 экземпляров должны прибыть из Голландии. Тот, кто впоследствии надумает заняться изучением еврейского вопроса, должен будет отправиться во Франкфурт[862].

От Квислинга из Норвегии поступают жалобы на поведение Тербовена. Неудивительно: Т[ербовен] хочет «доказать», что Кв[ислинг] «недееспособен» и потому издевается над ним. Намерение создать норв[ежско] – германское культурное общество во главе с противником Кв[ислинга] может служить лишь одной цели – дезавуировать Кв[ислинга]. И тому подобное.

Я поручу провести в апреле в Финляндии книжную выставку – если до того ничего не случится.

Я ничуть не препятствовал попыткам М[инистерства] и[ностранных] д[ел] за счет Дании компенсировать промахи, допущенные им в Норвегии. И все – таки телеграмма Ренте – Финка[863] Клаузену[864] – шаг очень неосторожный, совет выйти на улицу дан прежде времени, а давление через Ростинга бестактно. Сумма этих и других факторов приводит к тому, что Кл[аузен] сам говорит о том, что стоит на грани.

Дрегер недавно вернулся из Копенгагена, его доклад полностью в этом же духе.

28.3.[19]41

Вчера во время конгресса по случаю основания Института изучения еврейского вопроса фюрер вызвал меня из Фр[анкфурта] – на – Майне в Берлин. Телефонный разговор с Шаубом заставил меня теряться в догадках: я должен все отменить, самолет будет направлен немедленно, ничего больше он сказать не может. Я подумал, что этот звонок как – то связан с путчем в Белграде[865], подумал, впрочем, и о России, поскольку и здесь ситуация находится в «подвешенном состоянии». Когда вечером я появился в Р[ейхс]канцелярии, то увидел там Кейтеля. Фюрер обратился ко мне: У вас ведь прежде было много неофициальных связей. Остались ли таковые с Хорватией? – Я ответил, что около 1933 года у нас побывали разные хорватские активисты. В рамках нашей официальной внешней политики они, конечно, не поддерживались. А потому одни стали проявлять осторожность, другие же выехали в Америку. Определенные экономические связи существовали. Имена и проч. я смогу сообщить фюреру к полудню 28–го числа. – Мы все сошлись во мнении, что сербы совершили крупную политическую глупость. Я отметил, что проблема с 600 000 немцев вновь встает остро. Фюрер: Да, они должны вернуться в Рейх. – Разговор затем зашел о составлении прокламаций с призывами к свободе – для хорватов.

Сегодня в моем ведомстве попросил принести мне документы о наших взаимоотношениях. Среди них обнаружились отчеты 1939 года о прошении Мачека[866] предпринять совместные действия. Тогда я отказался об этом говорить. Другие хорватские лидеры вели переговоры с Маллетке по экономическим вопросам, но и при этом речь заходила о политических проблемах. После сегодняшнего обеда, организованного фюрером в честь Мацуоки[867], я остался и зачитал фюреру выдержки из документов: я мог бы возобновить отношения с Мачеком. Однако это должно быть реализовано через людей, которые уже известны [Мачеку]. Фюрер согласился. Он запомнил имя Маллетке.

(В приемной находился ген[еральный] консул Нойхаузен[868] из Белграда, доверенное лицо Геринга. У нас в ведомстве его не очень жалуют…)

Я напрямую спросил фюрера о России. Мои сотрудники уже давно заняты составлением точной карты национальностей, их торопят, указывая на сроки…