Политический дневник

Эти действия фюрера объясняются следующим происшествием. Антонеску был приглашен в Берлин, и в том числе на обед у фюрера в узком кругу. Протокол не предусматривал моего приглашения. Когда, выступив с речью в соборе Брауншвейга (12.XI.), я приехал на обед в Р[ейхс]канцелярию, фюрер встретил меня словами сожаления. Он не побеспокоился о каждом приглашении в отдельности и был возмущен моим отсутствием. Он высказал господам все, что счел нужным. Я должен был присутствовать на обеде с Антонеску, поскольку именно я пробудил к жизни в Румынии это движение.

Чтобы как – то исправить эту оплошность, фюрер решил отправить меня в качестве своего представителя в Бухарест.

В Париже в первой половине дня 28–го я осмотрел предметы искусства и культуры, конфискованные моим оперативным штабом у евр[еев] и частично выставленные в Же де Пом[843]. И хотя Геринг уже вывез 42 лучших экспоната для свой коллекции, здесь были представлены ценнейшие вещи. Ротшильд, Вейль[844], Зелигман[845] и т. д. вынуждены были расстаться с заработанным на бирже за 100 лет: Рембрандт, Рубенс, Вермеер, Буше, Фрагонар, Гойя[846] и проч. были представлены в большом количестве, старинная резьба по дереву, гобелены и т. д. Знатоки искусства оценивают стоимость почти в 1 миллиард марок[847]!

В 4 часа отправился в Бурбонский дворец. Там меня приветствовал руководитель военной администрации. Знаменитые «кулуары» – затхлые, обитые красным бархатом комнаты. В зале заседаний: генерал – ф[ельдмаршал] Шперле[848], генерал – полк[овник] Штюльпнагель[849], ген[ерал] – адм[ирал] Заальвахтер[850] и другие командующие и офицеры. Кроме них [парижская] н[емецкая] колония. Странное чувство произносить речь с того самого места, откуда Клемансо и Пуанкаре[851] метали громы в империю, откуда неизменно начиналась всеобщая травля Г[ермании]. Из 600 представителей этой ныне победоносной Г[ермании] я первым говорил о н[ационал] – с[оциалистической] революции, одновременно стоя у могилы революции французской. Золото и кровь – символы этих эпох. – Некоторые офицеры заметили после, что лишь теперь они поняли, что принимаемые нами меры не были сиюминутной прихотью, а воплощением прежних установок (я процитировал написанное мною 14 лет назад о золотой лихорадке).

Я думаю, что точно сформулированные рассуждения произвели должное впечатление, поскольку аплодисменты продолжались демонстративно долго. Франц[узской] прессе был передан сокращенный вариант текста, который опубликовали все газеты. Как я слышал, доклад стал предметом обсуждения для всех французов. Они, зажатые в тиски – между церковью и демократией, – узрели здесь новый духовный путь. – Тем не менее, пока на внутренние изменения во Ф[ранции] рассчитывать не приходится. Граф Гобино[852] посетил меня, как и некоторые другие – с наилучшими намерениями. Спрашивал, могут ли они обрести политическое влияние? Поскольку французы не осознали масштабов своего крушения, то – едва ли.

Вечером 150 человек собрались на прием в отеле Ритц, где ген[ерал] – ф[ельдмаршал] Мильх рассказал мне, что, по всей вероятности, мы потеряли майора Вика[853], «самого волевого из всех летчиков – истребителей».

На следующий день я побывал у Шперле, который показал мне аэрофотоснимки Англии и рассказал о мероприятиях, осуществляемых его авиацией. Шперле хорошо и по-домашнему устроился в Люксембургском дворце. Франц[узские] рабочие, участвовавшие в переустройстве [дворца], были более чем удивлены, когда их пригласили на праздник по случаю окончания строительства. Такой дух общности им незнаком. Постепенно они оттаяли и, вероятно, подкорректировали для себя то, что им о нас наговорили ранее. – Генерал Кристиансен[854], прибывший из Голландии на мой доклад, просил меня как-нибудь выступить в Гааге.

Вечером – théâtre des ambassadeurs[855]. Об[ычная] франц[узская] постановка о супружеской жизни. Диалектически неплохо, но идея и выводы вялы. Затем самолетом – после краткого визита в штаб – квартиру авиации на villa Coublaix – в Берлин. Оказалось: все приборы замерзли, пилот едва сумел вернуться назад. Как я потом узнал, на обратном пути при посадке у самолета сломалось крыло. После обследования самолета: 164 источника неполадок. Это был самолет генерал – л[ейтенанта] фон Рундштедта[856]. Когда Шперле услышал об этом, он накричал на бедного капитана и чуть было не поднял его за шкирку в воздух.