В простых обществах возможность формирования политических институтов связана с чувством общности. В обществах более сложных одной из важнейших, если не самой важной функцией политических институтов является повышение сплоченности сообществ. Взаимодействие между политическим и общественным строем носит, таким образом, динамический и диалектический характер: сначала последний играет важную роль в формировании первого, впоследствии первый начинает играть более важную роль в становлении второго. Преторианские общества, однако, оказываются в порочном круге. В сравнительно простых разновидностях преторианского общества недостает общности, и это мешает формированию политических институтов. В более сложных обществах отсутствие эффективных институтов мешает росту сплоченности. В результате в преторианском обществе формируются выраженные тенденции, способствующие закреплению существующего состояния. Сложившиеся установки и формы поведения обычно сохраняются и воспроизводятся. Преторианская политика укореняется в культуре общества.
Преторианство, таким образом, оказывается в большей мере присущим одним культурам (например, латиноамериканским, арабским), нежели другим; в первых оно укрепляется за счет роста политической активности и становления более сложной современной социальной структуры. Источниками латиноамериканского преторианства служат отсутствие политических институтов, унаследованных от колониальной эпохи, а также попытки привнести в латиноамериканское общество начала XIX в., до крайности олигархическое, республиканские институты среднего класса Франции и США. В арабском мире источниками преторианства являются крушение арабских государств при османском завоевании, длительный период османского господства, за время которого государство с высоким уровнем институциального развития выродилось в слабую, чуждую нации власть, терявшую легитимность с появлением арабского национализма, и, наконец, подчинение большей части арабского мира имперскому господству (semicolonialism) Франции и Великобритании. Этот исторический опыт способствовал развитию в арабской культуре устойчивого сознания своей политической слабости, сопоставимой с той, которую мы встречаем в Латинской Америке. Взаимное недоверие и враждебность, существующие между индивидами и группами, обусловливают устойчиво невысокий уровень политической институциализации. Когда в некоторой культуре существуют такого рода ситуации, с необходимостью встает вопрос: а как поправить дело? При каких обстоятельствах возможен переход от общества с политизированными социальными силами к такому, где действуют принципы законности и порядка? Что в таком обществе может послужить рычагом, с помощью которого можно вывести его из этого состояния? Кто или что может сформировать общие интересы и интегрирующие институты, необходимые для превращения преторианского общества в гражданское?
На эти вопросы нет очевидных ответов. Можно, однако, сделать два обобщения относительно движения обществ от преторианского разлада к гражданскому порядку. Во-первых, чем раньше в процессе модернизации и роста политической активности произойдет этот переход, тем дешевле он обойдется обществу. И наоборот, чем сложнее общество, тем труднее становится создавать интегрирующие политические институты. Во-вторых, на каждом этапе расширения границ политической активности наибольшие возможности плодотворного политического действия связаны с различными общественными группами и различными типами политических лидеров. Для обществ, переживающих фазу радикального преторианства, лидерство в создании прочных политических институтов должно принадлежать общественным группам среднего класса, и лидеры должны апеллировать именно к этим силам. Высказывались утверждения, что эту роль могут исполнить лидеры героического, харизматического склада. Там, где традиционные политические институты слабы, или распались, или низложены, центром влияния нередко становятся именно такие харизматические лидеры, которые пытаются перебросить мост из традиции в современность за счет сугубо личного авторитета. В той мере, в какой таким лидерам удается сосредоточить власть в своих руках, можно ожидать, что они смогут дать толчок институционному развитию и исполнить роль «великого законодателя» или «отца-основателя». Реформирование порочного государства или создание нового, писал Макиавелли, должно быть делом одного человека. Однако интересы индивида и интересы институциализации вступают между собой в противоречие. Институциализация власти означает наложение ограничений на ту власть, которой харизматический лидер мог бы в ином случае распоряжаться лично и по своему произволу. Предполагаемый строитель институтов нуждается в личной власти для того, чтобы созидать институты, но он не может созидать институты, не поступаясь личной властью. Власть институционная есть нечто противоположное власти харизматической, и харизматический лидер действует против самого себя, пытаясь создавать устойчивые институты общественного порядка.