Таким образом, парламентская клика представляет собой допартийную фракцию, типичную для ранних стадий модернизации. В отсутствие парламента и института выборов преобладающая форма допартийной фракции – революционный заговор. Как и в случае парламентских клик, заговорщицкие сообщества невелики, слабы в плане жизнеспособности и многочисленны. Как и клики, поначалу они лишены связей с какими-то существенными социальными силами. Интеллектуалы и другие участники таких заговоров организуются и реорганизуются через серии путаных перестроек и комбинаций. Несмотря на громкие названия и пространные манифесты, это не более чем все те же фракции. Можно сказать, что это – гражданский эквивалент подпольных хунт и клубов офицерства, задумавшего сменить существующий традиционный порядок. Если Англия XVIII в. являет прототип политики, действующие лица которой – парламентские фракции, Россия XIX в. – прототип политики революционных фракций. И как бы велика ни была разница, она не имеет принципиального характера. В одном случае фракции действуют внутри существующей системы, в другом – вне ее, однако в обоих случаях политическая энергия очень ограничена, а та, что имеется, очень фрагментирована.
Как и непартийная, фракционная или допартийная политика имманентно консервативна. Революционные фракции могут говорить о массах и действительно прилагать какие-то усилия, направленные на мобилизацию поддержки в населении, однако условия для нее здесь еще не созрели. Подобно народникам, все другие группы этого типа отторгаются тем самым населением, интересы которого они имеют в виду защищать. Они так же остаются изолированными в своих ячейках, как парламентские фракции изолированы в своих кабинетах. Борьба фракций, будь то парламентских или революционных, сама по себе имеет тенденцию к замкнутости. Это – бесконечные раунды маневрирования, с постоянной тасовкой партнеров и антагонистов и без появления новых участников.
Последнее достигается слиянием и поляризацией фракций, что, в свою очередь, происходит либо посредством накопления расколов и разделением всей массы фракций на две более или менее стабильные группировки, либо с появлением какой-то доминирующей темы, которая перекрывает все остальные и тем самым тоже ведет к поляризации политического сообщества. Стоит одним основным его членам оказаться на одной, а другим на другой стороне противостояния, лидеры каждой из сторон оказываются подвержены сильному давлению в направлении расширения борьбы и привлечения на свою сторону дополнительных социальных сил.
Решающим здесь оказывается вопрос: в каких обстоятельствах закрытая система множественных расколов сменяется двусторонней поляризацией и широким вовлечением социальных сил? Ясно, что самый сильный стимул к поляризации существует в ситуации, когда какие-то из фракций стремятся к полному разрушению существующей системы. Как только оппозиция или революционные фракции прекращают борьбу между собой и концентрируются на борьбе с существующей системой – все готово для поляризации политики в разрезе истеблишмент – революционеры. Возможно, однако, появление доминирующих расколов и на почве парламентской фракционности. Очень легко они могут базироваться на отношении к традиционным источникам власти: виги против тори, люди короля против приверженцев власти народа. Кроме того, по мере модернизации общества растут требования к правительству, и главнейшей политической проблемой становится экономическая политика, которая бы отвечала на эти требования. Превращение программы экономической модернизации, выдвинутой Гамильтоном, в проблему парламентской политики не могло не вызвать поляризации мнений и слияния фракций. Политические коалиции могут также стимулироваться внешними социальными силами, стремящимися войти в систему. В таком случае главной проблемой становится отношение этих сил к политической системе.