Политический порядок в меняющихся обществах

В 1848 г. в Германии либералы были сторонниками имущественного ценза, в то время как консерваторы требовали распространения права голоса на всех мужчин. В Англии Дизраэли тоже понимал и использовал выгоды более широкого участия в голосовании. Так же и в середине XX в. «сельские избиратели труднее поддаются влиянию более прогрессивных слоев латиноамериканского среднего класса»⁴¹. В Бразилии, где сельские массы были допущены до голосования, «главной социальной функцией выборов было сохранение существующей структуры власти. В рамках сообществ традиционного типа выборы повысили возможность выражения и укрепления феодальной лояльности. В то же время они укрепили и легализовали политический статус землевладельца»⁴². Введение всеобщего голосования на Цейлоне в 1931 г. дало такой же эффект. «По существу, люди внесли в свою роль платного наемного работника элементы квазифеодального почитания. За пользование землей, или буйволами, или поддержку в периоды острой необходимости при семейном кризисе, или в обмен на записку врачу или адвокату крестьяне расплачивались своими голосами». В 1950-х гг. в Восточной Турции ситуация выглядела так: «В этих все еще отсталых районах, где царят почти полная безграмотность и религиозный фанатизм, целые общины голосовали за правящую партию просто по указанию местного землевладельца»⁴³. Распространение электоральной активности на сельское население в обществе, которое по остальным своим характеристикам остается глубоко традиционным, укрепляет и узаконивает власть традиционной элиты.

Зачастую консервативный эффект участия деревни в выборах сохраняет силу после распространения на нее современной политической агитации и организации. Состязание между традиционными группами часто способствует модернизации таких групп: в Нигерии, например, лидеры ибо и йоруба занимались в целях политической борьбы образованием своих соплеменников. С другой стороны, работа современных городских групп по привлечению на свою сторону традиционных сельских масс ведет к традиционализации самих этих групп. После 1921 г. в Бирме «характерно было, что, столкнувшись с разногласиями по поводу ответственного выбора политической линии, группы модернизаторов сначала разрушались, а затем искали поддержки со стороны более традиционного элемента населения, который к этому моменту набирал силу». То же самое и в случае Индии: «крестьянский протест часто мобилизовывался и направлялся какой-то городской элитой с целью ослабить или разрушить политическую силу другой элиты, поскольку городские регионы действуют как центры, из которых партии распространяют свое влияние на деревню»⁴⁴. Обращаясь к деревне, городские элиты вынуждены переформулировать и модифицировать современные формы пропаганды, которые эффективны в городе. Состязание как среди традиционных, так и среди современных групп способствует наведению мостов между современной элитой и традиционными массами. Первые таким образом принимают по крайней мере какие-то из современных целей элиты; вторые же принимают по крайней мере какие-то из традиционных ценностей масс.

Итак, представляется, что электоральное состязание в постколониальных странах переносит внимание политических лидеров с городского избирателя на сельского, делает политические лозунги и правительственную политику менее современными и более традиционными, способствует тому, что на смену высокообразованной космополитической элите в лидеры выходят люди менее образованные и провинциальные, и повышает влияние местных и провинциальных правительств за счет правительства национального. Эти тенденции укрепляют политическую стабильность, но в то же время могут препятствовать модернизаторским реформам, не направленным на интересы деревни. В целом предпосылкой реформ служит концентрация власти в руках одной модернизаторской элиты, демократия же распыляет власть между множеством более традиционных элит. Повышая влияние местных групп, демократия также имеет тенденцию к усилению политики, направленной на аграрное и сельское развитие, а не на индустриальное и городское.