Политический сыск (Истории, судьбы, версии)

Не смирился, все жал на правовые принципы. И к Столыпину Петру Аркадьевичу, премьеру и министру внутренних дел России, обратился. Да ответа так и не дождался. А ведь насчет провокации и права не совсем уж и не прав был Лопухин. Когда изнутри агент толкает организацию на конфликт с законом, на выступление, за которым кровь и тюрьма, — это провокация не столько против организации, сколько против власти, режима, общества. Конечно, о нравственности тут речи нет. А вот об искусстве политической полиции работать в границах закона, а то и на грани закона, используя ту же провокацию для защиты власти, речь идти может, как показывает история. Впрочем, на проблеме соотношения нравственности и сыскного мастерства и разошлись сочинения Бурцева, Давыдова и современного литератора Лурье с воспоминаниями асов российского сыска Герасимова, Заварзина, Новицкого, Курлова, Спиридовича и исследованиями историков11.

И все же, все же... Когда власть хочет расправиться с оппозицией, соблюдая видимость закона, она зовет спецслужбы. Так было в Советском Союзе в 30-е годы, когда известные процессы над политическими деятелями из оппозиции готовились советской спецслужбой НКВД. Разрабатывались сценарии, велась огромная работа по постановке политических спектаклей. Это ли не провокация в государственном масштабе руками и умом спецслужб?! Здесь были свои мастера, школу которых заложил Вильгельм Штибер, директор прусской политической полиции, организовавшей кёльнский процесс над коммунистами, после которого коммунистический Союз, основанный Марксом и Энгельсом, перестал жить. Тогда Штибер ловко соединил радикалов с марксистами и подвел последних под уголовную статью. Лучший последователь Штибера в современной истории, конечно, Яков Агранов, заместитель наркома внутренних дел Г. Ягоды. Яков Агранов оказался действительно талантливым режиссером политического сыска в форме судебных процессов. В гитлеровской Германии спецслужба под названием СД организовала поджог рейхстага, свалив вину на коммунистов, чтобы расправиться с ними. Но так и не смогла организовать соответствующий судебный процесс — суд оправдал главного «обвиняемого» Г. Димитрова. В СД были мастера традиционных провокаций, но не было мастеров постановки политических процессов.

Политолог Ханна Арендт в своем фундаментальном труде «Истоки тоталитаризма» делает неожиданный вывод: тоталитарная тайная полиция не выведывает тайных мыслей и не использует испытанный метод тайных полиций метод провокации. Объяснение такое: «главное различие между деспотической (царской, монархической. — Э. М.) и тоталитарной тайной полицией состоит в том, что последняя не выведывает тайных мыслей и не использует испытанный метод тайных полиций, метод провокации... Никто из тоталитарных правителей, разумеется, не мог даже представить себе такой ситуации, в которой ему пришлось бы прибегнуть к провокации, чтобы заманить в ловушку того, кого он считал своим врагом. Более важен, чем эти технические соображения, тот факт, что тоталитаризм определил своих идеологических врагов еще до захвата власти, так что категория «подозрительные» не применялась в полицейской информации. Так, евреи в нацистской Германии или остатки бывших правящих классов в Советской России в действительности не подозревались в каких-либо враждебных действиях; они объявлялись «объективными» врагами режима, исходя из его идеологии...»12. Объективный враг, по мысли Ханны Арендт, при тоталитарных режимах затмил провокацию. «Только на первоначальных стадиях, когда еще идет борьба за власть, ее жертвами становятся те, кого можно заподозрить в оппозиционности. Затем ее тоталитарный характер находит выражение в преследовании объективного врага...»13

Но есть аргументы для возражения политологу. Борьба за власть даже и в тоталитарных обществах не ограничивается первыми стадиями. Сталин уничтожал явных и потенциальных оппонентов и в начале своего правления, и на закате политической жизни. Вспомним хотя бы изобретенное в 1949 году «Ленинградское дело» и расстрелянных по нему партийных и государственных лидеров. И всегда диктатор опирался на органы сыска — ОГПУ, НКВД, МГБ. Гитлер тоже в конце своего кровавого пути обрел оппозицию в лице военных заговорщиков, которые взорвали бомбу в его ставке и которых прошляпило гестапо. Хотя гестаповские сыщики нутром чувствовали «генеральскую» опасность.

По Арендт выходит, что политическая полиция при этих режимах и при этой оппозиции не пользовалась провокацией как методом в силу ненадобности. Но именно эта «тоталитарная» полиция и изобрела новый вид провокации постановку политических спектаклей-процессов над потенциальными оппозиционерами. Весьма сложное, но «творческое» ремесло.