Политическое животное

Мы доели, я рассчитался, и почти трезвые мы отправились гулять по старому городу. Дневное солнце грело не на шутку, я снял свитер и остался в футболке с короткими рукавами, на ней было написано неприличное ругательство, которое могли понять только знатоки испанского языка. Так мы и шли по небольшим улочкам, где автомобильное движение было запрещено, на тротуарах, вымощенных гладкой плиткой, вовсю рассекали парни и девушки на роликах. Неторопливо прогуливались пары всех возрастов, парни с собаками, девушки с цветными картонными пакетами переходили из магазина в магазин. Несмотря на будний день, конец недели, разгар рабочего дня, никто здесь никуда не торопился, и казалось, будто главное занятие этих людей – насладиться теплым весенним солнцем и подышать чистым воздухом. Мы дошли до небольшой площади – в самом центре стояли строительные леса, художница объяснила, что здесь планируют открыть памятник, точную копию снесенного когда-то. Пока была готова лишь площадка, вымощенная гладкими каменными блоками – это по достоинству успели оценить школьного возраста мальчишки со скейтами. Я вдруг подумал, что прошло около часа с тех пор, как я набирал рыжую, достал телефон и сделал повторный вызов. Гудки шли недолго, и она опять скинула звонок. Последний раз мы, как всегда, болтали о всяких глупостях в интернете, и она очень ждала моего приезда, поэтому я не мог понять, почему она так себя ведет. Версию о том, что она очень занята и не может взять трубку, я почему-то откинул сразу. Увлекшись мыслями, я заметил, что художница уже в который раз успела повернуть, а я продолжал идти прямо. «Странно, – подумал я, – держится за меня, как ребенок, а дорогу выбирает сама».

Мы нагулялись по набережной, по спускам и подъемам, по широким и узким улицам. Поели шоколадного торта в маленьком кафе и выпили чаю и кофе в большом ресторане. Когда загудели ноги и солнце стало намекать на вечер, мы отправились к ее дому.

– Надо говорить с ним. – Я видел, как она напряглась, когда произнесла это.

– Пойдем! – весело сказал я.

Винтовая лестница привела нас к двери, и художница достала большой ключ.

– Давай порепетируем. – Я отобрал ключ и открыл дверь. Прямо передо мной стоял полный дядечка.

– Добрый вечер, – сказал я. – А я слышал, вы сдаете здесь комнату.

– Комната не сдается! – пропыхтел он как-то по-тюленьи, перевел глаза на мою подругу и прогнусавил: – Я тебе говорил, и мы договорились!

Я почувствовал, как она съежилась у меня за спиной.

– Командир, а что за проблема – комната ведь пустая стоит? – Я старался не заводиться, чтобы все не испортить.

– Разговор окончен! – Он хлопнул своей дверью.

Она, опустив голову, вошла.

– Я хочу, чтоб ты остался…

– Вот и останусь. – Я обнял ее за плечи и потянул в комнату. Она, насупившись, присела на кровать к окну и повернулась к собору. Почти стемнело, освещение выхватывало самые интересные детали – от этого храм становился еще сказочней. Я понял, почему он так вдохновляет ее.

– О чем вы договорились? Что знакомые парни не селятся здесь? – Я сел рядом с ней. Она мотнула головой, не отводя взгляда от окна. С самого начала знакомства меня поражала ее невозмутимость и некоторая отстраненность. Она будто никогда не переживала всей душой – могла расстроиться, нахмурить брови, но всерьез ее ничто не трогало, будто настоящая она скрывалась где-то очень глубоко.

– У меня есть для тебя фото. – Я встал с кровати и подошел к рюкзаку. Перебрал фотки в конверте и достал изображение заснеженного проспекта. Она аккуратно взяла бумагу в руки, немного наклонила голову, косички посыпались с плеч.

– Я повешу ее здесь. – Она ткнула пальцем в стену напротив. Я ободряюще кивнул, и тогда она подошла к небольшому старому чемодану. Она присела перед ним и щелкнула застежками – доверху он был забит рамками всех цветов и размеров. Деревянные, пластиковые, разборные, клееные, со стеклами и без. Она выбрала самую тонкую из черного металла; рамка была с каким-то секретом, и она сразу смогла повесить фото на стену. Наверное, просто приклеила.

– Вот, смотри, – серьезно сказала она. Я подошел и обнял ее плечи.

– Будем пить еще?

Она поморщилась, повернула голову и посмотрела снизу вверх. Тогда я достал еще бутылку, мы сели на кровать и начали пить прямо из горлышка. Пена попадала в нос, мы смеялись и спорили, кто пьянеет быстрее. Допивали мы ее уже лежа под одеялом. Последний глоток я сделал, когда она тихо сопела у меня на плече. Я повернул голову к окну и смотрел, как передо мной плывет изображение собора.

Ночью я проснулся оттого, что кто-то барабанил ногой в дверь. Бубнящим голосом автор шума что-то говорил, а судя по тону – даже требовал, но художница и не пошевелилась. Я аккуратно снял ее голову с плеча и выполз из-под одеяла. Судя по голосу, это был Тюлень. Он никак не унимался, и я понял, что сейчас лучшее время для разговора. Я снял джинсы, майку, бросил вещи перед кроватью, достал кошелек и открыл дверь. Тюлень замер – я предстал перед ним в красных боксерах и с кошельком в руках.