Политика и рынки

Не бойся сумы, не бойся тюрьмы,

Не бойся глада и хлада,

Бойся единственно только того,

Кто скажет: «Я знаю, как надо!»

А. Галич

Прочитанная книга профессора Чарльза Линдблома была написана почти тридцать лет назад, когда тематика сравнения двух систем — капитализма и коммунизма — была более чем актуальна. Стоило ли представлять ее вниманию российского читателя сегодня, когда эта проблематика осталась в прошлом, поскольку ответ на вопрос о судьбе коммунизма как экономико-политической системы дан самой жизнью?

С моей точки зрения, безусловно, стоило. Дело в том, что политологический подход к анализу функционирования экономики, при котором на передний план выходят не макроэкономические показатели или особенности поведения экономических агентов, а формальные и неформальные нормы и правила поведения игроков политического рынка, действия которых могут ощутимо влиять на экономические процессы, явно недостаточно известен широкой массе отечественных читателей, интересующихся политико-экономической проблематикой. Если публицистические работы такой направленности, в которых основное внимание уделяется персоналиям политиков, политическим партиям и т. п., представлены на нашем книжном рынке весьма широко, то теоретические работы политологов, посвященные экономическим процессам, на нем практически отсутствуют. Исключением являются некоторое учебники политологии, да и в них основное внимание уделяется собственно политическому процессу, а не взаимодействию последнего с функционированием экономики; кроме того, далеко не всякий читатель не юных лет готов взяться за чтение учебника...

В этом плане достоинства данной книги совершенно бесспорны. Это не учебник, последовательно вводящий элементарные понятия политологии и экономической теории, а научная монография, посвященная обоснованию оригинальной, весьма продуктивной, многое объясняющей теоретической конструкции, суть которой кратко выражается в разграничении двух альтернативных моделей устройства и поведения благожелательного государства — авторитарного и полиархического (глава 19 книги). Повторять их описание нет нужды — они, безусловно, еще свежи в памяти читателя; поделюсь лишь некоторыми впечатлениями, которые, надеюсь, во многом совпадут с впечатлениями читателей.

Во-первых, налицо тесная связь этих моделей с концепциями полной и ограниченной рациональности (подробнее о них — чуть ниже). Модель-1 явно базируется на предпосылке полной рациональности, допуская неограниченные познавательные способности хотя бы у некоторых людей (высшего руководства, в первую очередь). Модель-2, напротив, предполагает, что полное знание отсутствует и, более того, что даже неполное и ограниченное знание распределено между всеми участниками процессов взаимодействия. Таким образом, с позиций экономической теории модель-1 — из прошлого и даже позапрошлого века.

Во-вторых, исходя из различий модели-1 и модели-2 мы можем очень естественно объяснить различия в отношении к процедурам у авторитарных и демократических (полиархических) режимов. Если мы считаем, что существует объективная идеальная модель общества, то процедура ее открытия действительно не важна, важен только результат — «объективная истина». Напротив, если такой объективной (т. е. не зависящей от воли и сознания отдельного человека) модели общества нет, то вопрос о том, как взаимодействуют люди, формируя желаемое общественное устройство в процессах взаимного приспособления друг к другу, становится центральным, жизненно важным.

В-третьих, наконец, модели 1 и 2 дают возможность для построения как минимум двух простых и наглядных индикаторов динамики политического развития любой страны. Во-первых, если из политического процесса вымываются переговорные процедуры между властью и бизнесом и, во-вторых, если бизнес теряет свое привилегированное положение в системе власти (эта привилегированность имеет под собой очевидные экономические основания — весьма масштабные положительные экстерналии функционирования бизнеса для граждан, общества и государства), — налицо движение к модели-1.

Ведь обе названные тенденции, очевидно, свидетельствуют о том, что государство во все большей степени начинает считать себя единственным держателем и хранителем «правильного» знания, единственно верного решения о том, «как надо».