В сфере уголовных дел потоком шли упоминания об исчезавших или оспариваемых суммах, связываемых с его именем. Банк «Нижегородец» и присвоенные им два миллиона долларов, которые за него, по требованию посла США, с Bank of New York рассчиталось государство, десятки миллионов долларов, выделенные Минфином заводу «Ока», 400 тысяч долларов, которые он требовал себе лично с одного бизнесмена, 800 тысяч, которые требовал с другого, приватизированный за 7 миллионов долларов Балахнинский бумажный комбинат с оборотом в 250 миллионов тех же долларов, исчезающие займы, распродаваемое имущество заводов, сделки с CS First Boston и Борисом Йорданом, покровительство сомнительным коммерческим фирмам «Ароко», банку «Нижегородский банкирский дом» и др. — для того, чтобы во всем этом не начало разбираться следствие, очень полезно считаться лидером неформального протеста, постоянно представляющего доклады Конгрессу США: любой интерес правоохранительных органной тут же будет расценен как оказание давления на несогласных.
Конечно, решать тут должны специалисты, но можно предположить, что обществу оказались бы интересны доклады «Губернатор. Итоги», «Губернатор. Коррупция», «Губернатор. Итоги — 20 лет спустя», «Вице-премьер и дефолт», «Лидер протеста. Жизнь «узника совести»: доходы, состояние, акции, счета, курорты, загар».
Дело прошлого: но стоит ли вставать в позу «борца с тиранией» сегодня тому, кто двадцать лет назад стал создателем экспериментальной площадки отработки приемов авторитаризма и манипулирования демократическими процедурами в своем регионе? Стоит ли говорить о борьбе с коррупцией тому, чье имя было с ней постоянно связано двадцать лет назад? Стоит ли объявлять какие-либо выборы нечестными одному из организации массовых фальсификаций на выборах 1996 года?
В то время он объявлял себя «христианским демократом» и требовал торжественного перезахоронения «царских останков», хотя таковыми они не были признаны церковью. Депутатом ему помогли стать деньги старых друзей, давно связанных с преступным миром. Как только сам он стал губернатором — один из них стал его главным советником. Но когда захотел стать мэром Нижнего Новгорода и был им избран, друг-губернатор счел, что советник много ему недоплатил для того, чтобы занять такой пост — и, сорвав выборы, добился в Москве его уголовного осуждения.
Но популярность тогда действительно была — пресса в регионе находилась под контролем и писала все так, как было нужно, а в Москве поддерживала высшая власть и виднейшие СМИ тоже говорили все более или менее правильно, тем более, помогал образ «противника Чубайса».
И именно этот образ помог стать первым вице-премьером. К марту 1997 года Ельцин пришел в себя после шунтирования сердца — и решил сделать свой последний «рывок реформ». В общем-то, он к этому времени понимал, что все произошедшее со страной оказалось катастрофой. Но никак не мог понять, что ее последствия нельзя устранить воспроизведением породившего ее курса, то есть — рыночной экономикой. И думал, что все дело в том, что в первый раз рынок строили не совсем правильно, а вот если его попробовать построить еще раз и правильно, то стране может стать хорошо.
И ему нужно было новое правительство. Прежнее, полукоалиционное, было распущено, в новом премьером остался Черномырдин, но вся сфера экономики отходила под контроль Чубайса как первого вице-премьера.
«Семибанкирщина», вернувшая Чубайса в политическую жизнь, распалась и сложившийся тогда «Союз Четырех»: Березовский, Гусинский, Ходорковский и Смоленский, опасаясь, что главный ваучеризатор доведет страну до социального взрыва, при котором первыми пострадают они, в качестве противовеса выдвинули и добились назначения тоже первым вице-премьером нижегородского губернатора, как считалось — оппонировавшего Чубайсу в методах трансформирования экономики.
В правительстве, таким образом, было два отвечавших за экономику первых вице-премьера, один к тому же был министром финансов, другой — топлива и энергетики и второй первый должен был сдерживать радикализм первого-первого.
Только схема не заработала: кандидат в ограничители Чубайса в ходе процесса своего назначения на эту должность неожиданно сменил политическую ориентацию и перешел от своих патронов на службу Чубайсу, на сторону того, кого он должен был сдерживать в авантюризме. Задатки всегда готового в предательству — даже по отношению к тем, кому обязан — у него всегда были и в тот момент явно проявились. Предатель — он всегда предатель.
Совместно они наметили новое приватизационное наступление, только теперь государственная собственность должна была отдаваться тем финансовым группам, которые были откровенно своими и патронировали этот процесс.
Решать, кто был хуже — Чубайс с Немцовым или Березовский с Гусинским — дело занимательное, но первые сознательно шли на обострение социальной напряженности, вторые ее опасались и хотели избежать.