Политики природы

10 Я никогда не понимал, каким образом читатели работ по science studies смогли проглядеть свойственное им с самого начала сомнение в самом понятии социального, в социальных причинах, в социальной истории. Смотри на эту тему давно опубликованные статьи: Callon Michel, and Latour Bruno. «Unscrewing the Big Leviathans: How Do Actors Macrostructure Reality?». 1981; Callon Michel. «Éléments pour une sociologie de la traduction. La domestication des coquilles Saint-Jacques dans la Baie de Saint-Brieuc». Я участвовал в двух весьма показательных дискуссиях на эту тему со сторонниками «социального конструктивизма» Гарри Коллинзом и Стивеном Йирли (Collins Harry, and Yearley Steven. «Epistemological Chicken». [1992]), вместе с моим ответом (Callon Michel, and Latour Bruno. «Don’t Throw the Baby Out with the Bath School! A Reply to Collins and Yearley». [1992]), а также с Дэвидом Блуром (Bloor David. «Anti-Latour». [1999]), мой ответ см.: Latour Bruno «For Bloor and Beyond: A Response to David Bloor’s ‘Anti-Latour’». [1999a]. Science studies часто обвиняют в политизации науки, тогда как все ровным счетом наоборот: они деполитизировали науки, покончив с киднеппингом эпистемологии, который практиковала эпистемологическая полиция.

11 Слово «политизировать» понимается в двух разных значениях. Первый подразумевает, что властные игры происходят исключительно в аду Пещеры, тогда как мир Науки рассматривается как аполитичный. Пресловутая «нейтральность» Науки восходит к этому изначальному распределению полномочий между политикой, с одной стороны, и наукой – с другой. «Политизация», если мы на секунду примем подобное распределение обязанностей, будет всегда возвращаться к объяснению чистой и непорочной Науки при помощи «борьбы за власть», в рамках которой продолжают свой безнадежный спор прикованные рабы. Для борьбы с этой профанацией посредством научной нейтральности достаточно будет напомнить об изначальной непорочности, о принципиальном отличии между проблемами людей и равнодушной реальностью вещей. Но «политизация» отсылает нас к изобретению этого принципиального отличия, к распределению ролей между этим аполитичным заповедником, с одной стороны, и превращением политической жизни в шагреневую кожу страстей и интересов – с другой. Чтобы деполитизировать науки (в первом значении слова), нам придется заново политизировать Науку.

12 Вызывает удивление, что Майкл Циммерман (Zimmerman Michael. Contesting Earth’s Future: Radical Ecology and Postmodernity. [1994]) после выдающейся книги о понятии техники у Хайдеггера сближается с философией экологии, никак не затронув традиционный политический статус природы.

13 Чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать одного из наиболее влиятельных мыслителей, апеллирующих к экологии, а именно Ганса Йонаса. Мы видим, что он в итоге принимает на себя некоторые обязательства, которые никогда не осмелились бы взять, несмотря на все свои усилия, натуралисты прошлого, поскольку природа присовокупляет к действию причин свою моральную взыскательность: «Наше последнее доказательство того, что природа культивирует ценности, поскольку она культивирует цели и о ней можно говорить что угодно, кроме того, что она свободна от ценностей, еще не дает ответа на вопрос о том, остается ли согласие с ее “решением о ценностях” на наше усмотрение или является нашим долгом: если, прибегая к парадоксальному выражению, ценности, безусловно предписанные ей, и для нее самой также остаются в силе (или даже сам по себе факт, что у нее есть ценности), то в этом случае это согласие является нашим долгом» (Jonas Hans. Le principe responsabilité. [1990]. P. 155. Рус. пер.: Йонас Г. Принцип ответственности / Пер. И. И. Маханькова. М.: Айрис-Пресс, 2004). Таким образом, теперь у нас есть две причины подчиняться природе вместо одной: «В нашем контрпредложении “власть” означает позволить осуществиться причинным действиям, которые затем сталкиваются с “должно”, относящимся к нашей ответственности» (с. 247).

14 Что не стоит путать с критикой «дикой природы», wilderness, к которой мы перейдем в следующем разделе.