Читаем Политики природы полностью

147 Платон периода «Горгия», когда он еще признавал политические качества, которые он затем отвергнет одно за другим, использовал замечательное выражение «autophuos», чтобы описать, одновременно высмеяв его, эту особую имманентность условий благополучия общественной жизни (Latour. Op. cit. 1999). См. об этом словаре софистики Cassin. Op. cit. 1995; Дьюи (Dewey. Op. cit. 1927) точнее всего перевел это ноу-хау, свойственное политике, при помощи хорошо продуманного понятия «сообщество», искусственного образования, которое для него являлось моделью этих неожиданных изменений.

148 Нам еще раз предоставляется возможность почувствовать разницу между обществом• и коллективом•; понятие общества, столь ценимое социологами социального, заранее исключает все проблемы построения, моделизации, рефлексии, оживления, которые я вынужден вводить раз за разом. Когда мы имеем дело с наличной трансценденцией природы, как и с трансценденцией общества, представленной как целое, нам не видны ни ноу-хау ученых, ни ноу-хау политиков. Именно поэтому большинство моих коллег-социологов просто-напросто не «видят» то, о чем я могу писать книгу за книгой.

149 «After a century of blind “improvement” man is restoring his habitation». – Polanyi. Op. cit. 1944. P. 249. Рус. пер.: Поланьи. Великая трансформация. Цит. соч. С. 269.

150 Это изменение можно обнаружить уже в начале века в сколь удивительной, столь и малоизвестной книге Тарда о «страстных интересах» (Tarde Gabriel. Psychologie économique. [1902]).

151 Продолжая рассуждение Зиммеля о деньгах, можно предположить, что всеобщее распространение цифровых носителей даст новые модели для «социальной метафизики», которые будут отличаться от языка и денег. См., например, интересную попытку «киберграфии»: Rogers Richard, and Marres Noortje. «Landscaping Climate Change: Mapping Science and Technology Debates on the World Wide Web». 1999. Если следовать их выводам, то экономика не обязательно является окончательной формой публичности расчетов.

152 Этот аргумент понятен только в том случае, если мы понимаем расчеты буквально, а не метафорически: либо мы можем осуществлять расчеты, либо нам нужны бухгалтерские приборы в широком смысле; или же эти приборы нам недоступны, и отношения, о которых идет речь, не поддаются расчетам: Callon Michel et Latour Bruno. Op. cit. 1997. Что исключает какое бы то ни было метафорическое использование расчетов или экономического капитала, особенно для объяснения жизни общества.

153 Экономисты мечутся от крайней скромности к невероятным претензиям и обратно: если кто-то хвалит их за то, что они оказывают серьезное влияние на экономику как вещественность, то те скромно утверждают, что они здесь ни при чем, и отрицают перформативную функцию в форматировании связей; вместе с тем они уверенно утверждают, что если бы даже экономика как дисциплина никогда не существовала, то вещественность, которую она описывает, то есть экономические отношения, все равно существовала бы сама по себе. Чтобы немного приобщить их к культуре, необходимо заставить их признать свою власть (материальность экономики происходит из практик экономических дисциплин), равно как и ее ограничения (она не простирается дальше зоны действия своих приборов).

154 См. работы по экономической антропологии, особенно: Thomas. Op. cit. 1991; Callon. Op. cit. 1995.

155 Капитализм можно определить не как специфическую инфраструктуру, а как систему, в которой действуют только внутренние факторы, без произведенных ею факторов внешних. Это в прямом смысле артефакт, созданный при помощи вычисления, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому разоблачение капитализма ничего нам не даст, напротив, мы только усилим его. Надо снова свести его к внешним факторам, которые его всегда сопровождают, запретив экономике заменять собой политику.

156 Утилитаризм в его современной, усовершенствованной Дарвином версии, использует для разрешения проблемы нравственности различные версии Науки, природы или экономического расчета, которые, как мы убедились выше, больше не отражают реальные достоинства исследователей или экономизаторов. Парализовав науки и политику, утилитаризм заходит в тупик в вопросе нравственности. Хуже вряд ли уже будет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Против всех
Против всех

Новая книга выдающегося историка, писателя и военного аналитика Виктора Суворова — первая часть трилогии «Хроника Великого десятилетия», написанная в лучших традициях бестселлера «Кузькина мать», грандиозная историческая реконструкция событий конца 1940-х — первой половины 1950-х годов, когда тяжелый послевоенный кризис заставил руководство Советского Союза искать новые пути развития страны. Складывая известные и малоизвестные факты и события тех лет в единую мозаику, автор рассказывает о борьбе за власть в руководстве СССР в первое послевоенное десятилетие, о решениях, которые принимали лидеры Советского Союза, и о последствиях этих решений.Это книга о том, как постоянные провалы Сталина во внутренней и внешней политике в послевоенные годы привели страну к тяжелейшему кризису, о борьбе кланов внутри советского руководства и об их тайных планах, о политических интригах и о том, как на самом деле была устроена система управления страной и ее сателлитами. События того времени стали поворотным пунктом в развитии Советского Союза и предопределили последующий развал СССР и триумф капиталистических экономик и свободного рынка.«Против всех» — новая сенсационная версия нашей истории, разрушающая привычные представления и мифы о причинах ключевых событий середины XX века.Книга содержит более 130 фотографий, в том числе редкие архивные снимки, публикующиеся в России впервые.

Анатолий Владимирович Афанасьев , Антон Вячеславович Красовский , Виктор Михайлович Мишин , Виктор Сергеевич Мишин , Виктор Суворов , Ксения Анатольевна Собчак

Фантастика / Криминальный детектив / Публицистика / Попаданцы / Документальное
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Американский историк, политолог, специалист по России и Восточной Европе профессор Даллин реконструирует историю немецкой оккупации советских территорий во время Второй мировой войны. Свое исследование он начинает с изучения исторических условий немецкого вторжения в СССР в 1941 году, мотивации нацистского руководства в первые месяцы войны и организации оккупационного правительства. Затем автор анализирует долгосрочные цели Германии на оккупированных территориях – включая национальный вопрос – и их реализацию на Украине, в Белоруссии, Прибалтике, на Кавказе, в Крыму и собственно в России. Особое внимание в исследовании уделяется немецкому подходу к организации сельского хозяйства и промышленности, отношению к военнопленным, принудительно мобилизованным работникам и коллаборационистам, а также вопросам культуры, образованию и религии. Заключительная часть посвящена германской политике, пропаганде и использованию перебежчиков и заканчивается очерком экспериментов «политической войны» в 1944–1945 гг. Повествование сопровождается подробными картами и схемами.

Александр Даллин

Военное дело / Публицистика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Биографии и Мемуары