Политолог

– Оставьте, сударь, – остановила его Соня Ки. – Вы не можете рассчитывать на взаимность. У меня есть жених. Вам лишь бы посмеяться над бедной девушкой.

Счастливое головокружение сменилось чувством блаженства. Будто душа освободилась от плоти и витала в мирах, у разных народов именуемых раем, Елисейскими полями, Шамбалой, Беловодьем, Долиной розовых лотосов, а у арийских племен – Валгаллой. Стрижайло оказался именно в этом прибежище нибелунгов, вкушавших блаженство после земных страданий и героической смерти.

Сладкая вата под воздействием легких наркотиков обнаружила свою метафизическую природу. Отражая бродившие в голове Стрижайло образы, приобретала вид арийцев, поселившихся в благодатном краю. Алый клок ваты, показавшийся из автомата, вдруг превратился в Гитлера – в коротких штанишках и гетрах, тот гонялся с детским сачком за бабочкой и, едва поймав, тут же отпускал на свободу. Геринг возник из желтого пучка ваты – притихший, с милой улыбкой, вырезал из бумажной салфетки журавликов и пускал их на солнце, тихо нашептывая: «Люфтваффе». Гесс, голубой, как облако, строил песочный домик, чем-то напоминавший тюрьму Шпандау, но вместо узников в домике скрывался нарядный фарфоровый черепок. Риббентроп, изумрудный, пронизанный солнцем, сидел на лавочке и пускал из трубки забавный мыльный пузырек, который летел по ветру и попал в сачок пробегавшего Гитлера. Гиммлер, розовый, опушенный солнечным нимбом, держал на коленях маленькую еврейскую девочку, гладил ее по головке, показывая на игравшего в песочнице соратника, говоря: «Это дядя Гесс. Он никогда не ест маленьких еврейских девочек». Пышный пучок сладкой ваты фиолетового цвета стал Борманом, который, не касаясь земли, держал пиалу с компотом, извлекая ложечкой вишни, и смешно чмокал, проглатывая ягоду. Скорцени, нежно-сиреневый, с золотыми полосками, раскачивался на качелях, как на стропах парашюта, и было видно по его мечтательному лицу, что он сочиняет стихи. Кейтель, серебряный и пушистый, как огромное летучее семечко, порхал в воздухе, держа за руку маршала Мантейфеля, напоминавшего чудесную зеленую водоросль в драгоценных перламутровых блестках. Тут же, на лужайке, зазывая в свой хоровод остальных, танцевали тирольский танец фон Бок и Гудериан, оба ярко-синие, как лазурит, приплясывая ногами в полосатых чулках. Чуть в стороне от всех, наблюдая своих счастливых, порвавших с земной юдолью соотечественников, сидела Лени Рифеншталь, прозрачно-голубая, как альпийский лед, и сладкая, как липовый мед, – молодая, с распущенными волосами, играла большой синеглазой куклой по имени Лорелея.

Стрижайло грезил этими яркими, плавающими пятнами, которые плавали под куполом, словно нарисованные великолепным Шагалом на сводах храма.

– Вы дышите слишком глубоко, – с тревогой заметила Соня Ли. – У вас глаза красные, как у похотливого зайца. Что вы нашли в этой Лени? Ни грудей, ни ягодиц, – одни арийские кости.

Стрижайло, сладко опьянев, не обращал внимания на недобрую иронию Сони Ки. Он увидел, как из разных точек купола ударили аметистовые лазерные лучи. Заметались, заскользили, пересекались, отражаясь от бесчисленных зеркал. Ударяли в людские лица, превращая их в шаровые молнии. Наполнили город вспышками и всплесками огней, фонтанами бушующего цвета. Вскипела яростная, пульсирующая музыка, пробудившая страсть, неистовое желание танцевать, плескать руками, крутиться, отрываясь от земли.

Пить дразнящий воздух, глотать опьяняющий свет, впитывать огненный наркотик музыки. Толпа откликнулась на этот зов. Танцевала, металась в разноцветной мгле. Стрижайло сладострастно закатил глаза, стал вращать бедрами, змеевидно извиваться, подпрыгивать, вращаясь в прыжке, словно волчок, долго не опускаясь на землю. Наркотическое вещество побеждало гравитацию, превращало человека в птицу.

– Господин Стрижайло, – отвлекла его Соня Ки. – Приближается кульминация праздника. Из-под купола в атмосферу распыляется порошок, присланный Маковскому из Колумбии. Мы должны надеть это. – Она расстегнула висящую через плечо сумку и извлекла два противогаза. Ловко натянула один на голову Стрижайло, другой напялила на себя, став похожей на глазастую сову.

Стрижайло очнулся от наркотического опьянения. Жадно вдыхал очищенный воздух, возвращавший ему рассудок. Вокруг же творилось невообразимое. Обезумевшая толпа, надышавшись психотропного дурмана, впала в экстаз. Люди срывали одежды, кидали вверх трусы, рубахи и блузки, которые в лучах лазеров превращались в летящую плазму. Танцующие вожделенно озирали друг друга, словно вкусили яблоко с Древа познания Добра и Зла. Обнаружив рядом с собой обнаженного соседа, загорались греховной страстью. Кидались в объятия друг друга. Падали наземь среди мерцающих вспышек, метущихся лучей, огненной музыки.