Политолог

На лавочке, перед крашеным палисадником, сидел старик, смолил цигарку, щурился в озеро, где сыпались и бежали бессчетные блески. Ноги старика были в стоптанных валенках, тело укутано в теплую стеганку, на голове белесая фуражка, а руки, державшие цигарку, и лицо, обращенное к озеру, были коричневые, морщинистые, с древесными трещинами, зазубринами, напоминали колоду, на которой долгие годы рубили, колотили, строгали, высекая рубцы и метины.

– Здравствуйте, – поклонился Стрижайло.

– Здорово, коли не шутишь, – отозвался старик. Вглядывался в него против солнца. – Чтой-то раньше тебя не видел. Ты, часом, не ученый? Не по рыбным делам?

– По рыбным, – ответил Стрижайло, удивляясь старику, угадавшему в нем странную зависимость от водяных существ – рыбы палтуса, странствующей в теплых морях, эмбриона в банке, выраставшего из рыбьей икринки, Человека-Рыбы, так странно исчезнувшего, не пославшего о себе весточки.

– Рыбы в озере мало стало. – Старик пускал в Стрижайло сладкий синий дымок. – Раньше в это время в Псковском озере снеток валом шел. Скотину снетком кормили, в Москву, к кремлевскому столу отправляли. Летом лещ был что твой противень, килограмм на шесть. Зимой подо льдом окунь, плотва, ерш, прямо мороженых на рынок возили. А теперь – худо. Мужики здесь, на Псковском, почти не ловят. В Чудское на путину ушли. Отчего, скажи, рыба пропала? Атом ее погубил, или удобрения с полей потравили, или от наших грехов уплыла?

– Скорее всего, от грехов.

– И я так думаю. От грехов человеческих и рыба, и птица, и зверь бежит. Скоро земля пустой станет, один грех на ней расти будет. – Старик был философ, много что повидал на веку. Теперь он сравнивал нынешнюю и былую жизнь, которые были явлены ему этой озерной синевой с бегущими вспышками солнца. Лодки, корабли и баркасы, сновавшие по озеру, не оставили следов на воде, но нарезали множество глубоких морщин и линий на коричневом лице старика.

– Вы сказали, рыбаки в Чудском, на путине? Когда вернутся?

– А сегодня, к обеду. Вчера из озера гонец пришел, сказал, чтоб встречали. Вон бабы бани топят, чистые рубахи мужикам готовят. В магазине с утра всю водку разобрали. – Старик кивнул на свой дом с палисадником, за которым пробегала крепкая, простоволосая женщина. Торопилась к бане с дымящей трубой, и на лице женщины было радостное нетерпение, жадное бабье ожидание, предвкушение долгожданной встречи.

Стрижайло поклонился старику и пошел дальше, к спуску, вдыхая студеный ветер, запахи свежей травы, в которых таяла струйка выпущенного стариком табачного дыма.

Спустился к воде, пахнущей свежестью, водорослями, рыбьей молокой, и уселся на прохладный розовый валун, вслушиваясь в тихие плески, посвисты, крики далеких чаек. Отмель клином погружалась в озеро, чуть просвечивала сквозь синеву, исчезала в разводах ветра. Далеко, через пролив, снова всплывала песчаным клином, переходя в соседний плоский остров, сплошь поросший травой, безлюдный и недоступный, ярко-зеленый. Его появление на острове по-прежнему казалось чудесным, требовало поступков и мыслей. Но ничто не побуждало к поступкам, и хотелось сидеть среди плесков и посвистов, без мыслей, без воспоминаний, отдаваясь на волю безымянной возвышенной силы, перенесшей его на синее Псковское озеро.

Он услышал за спиной мычанье, бабьи крики, шуршанье песка. Наверху, перед спуском топталось несколько коров, невысоких, плотных, раздраженно мычавших, – мотали хвостами, мерцали глазами, в которых отражались все те же озерные блески. Женщины из соседних домов выгоняли скотину на улицу, беззлобно покрикивали, понуждали хворостинками выйти коров из палисадников, присоединиться к небольшому стаду. Другие животные с тревожным мычанием подходили с отдаленного конца улицы, теснили собравшихся, сгоняли на спуск. Коровы шумно повалили вниз, рассекая копытами дорогу, трясли пустым выменем, заполняя берег красно-рыжими телами, глазастыми головами, мотающимися рогами.

Из стада к воде вышла небольшая, золотистая корова. Нюхала воду, вглядывалась в соседний зеленый остров, шевелила большими влажными ноздрями, всасывая ароматы далекой недоступной травы, жадно облизывая языком большие мягкие губы. Стала входить в озеро, по колено, по грудь. Оглядывалась на стало, протяжно мыча. Другие коровы шли следом, наполняли отмель дышащими боками. Оседали по брюхо в воду, расталкивая вокруг водяные круги. Передняя корова забрела по горло, так что над водой возвышалась одна рогатая голова и тонкая полоска золотого крестца. Поплыла, мягко, плавными толчками, гоня перед собой стеклянный бурун. Другие коровы следовали за ней, погружались в озеро, начинали плыть, удаляясь от берега, наполняя студеную синеву горячими красно-золотыми телами.