Любой протест представляет собой сочетание активных действий со своего рода стратегической пассивностью. Протест оборонителен. Цель протестующих состоит в том, чтобы заставить элиты, власть отказаться от своих планов либо скорректировать их. Для того чтобы добиться реализации своей позитивной программы, движению нужен уже не протест, а нечто большее. Один из наиболее популярных идеологов движения – Уолден Белло – писал, что события в Сиэтле и в Праге спровоцировали «кризис легитимности» институтов мирового господствующего класса.[399]
После массовых выступлений в Сиэтле, Праге и Квебеке, по мнению Белло, международные финансовые институты столкнулись с открытым проявлением массового недовольства, которое усугублялось нарастающими трудностями в мировой экономике. Мало того, что низы не признавали более авторитет международных неолиберальных институтов, но и верхи начали сомневаться в их эффективности. «Азиатский кризис 1997—1998 годов был Сталинградом МВФ».[400] Согласно Белло, отныне должна была радикально измениться вся тактика левых. В 1991—1997 годах казалось, что сделать ничего нельзя, и, в конечном счете, сопротивление системе сводилось Е к попыткам ограничить худшие эксцессы неолиберализма, поискам компромисса с элитами, лоббированию международных организаций в надежде, что в соответствующих межгосударственных соглашениях будут введены параграфы, призывающие к социальной ответственности. После 1998—99 годов сложилось новое соотношение сил. Надо переходить к наступательной тактике, добиваясь структурных реформ и, в конечном счете, изменения системы в целом. Применять прежнюю тактику Ь означает то же, что «придерживаться оборонительной стратегии, типичной для периода до Сталинградской битвы, уже после победы в Сталинграде».[401]Белло призывал отказаться от внесения различных «социальных» и «экологических» разделов в соглашения, готовящиеся в рамках ВТО, планируемой Американской зоны свободной торговли иди под эгидой МВФ. Эти разделы не только не будут выполнены, но и послужат легитимизации соответствующих соглашений, основанных на неолиберальной;,экономической философии. Необходимо, по мнению Белло, полностью блокировать подготовку подобных соглашений и добиваться нового экономического порядка, основанного на децентрализации, контроле снизу и приоритете местных рынков, обеспечивающих занятость и производящих продукцию для местного населения.
Надо отметить, что позиция Белло вызвала острую критику со стороны части профсоюзных лидеров и представителей «традиционной левой» старшего поколения. Белло даже обвиняли в нежелании использовать международные соглашения для того, чтобы ограничить эксплуатацию рабочих в «третьем мире».[402]
Обвинения совершенно необоснованные, но свидетельствующие о том, насколько острой и болезненной оказалась дискуссия.Общий процесс радикализации не мог не затронуть и профсоюзное движение, особенно после событий в Квебеке, где профсоюзная демонстрация разделилась на меньшинство, сомкнувшееся с молодежью, которая штурмовала «стену позора», возведенную полицией, и большинство, последовавшее за своими лидерами в противоположную сторону. Волна критики, обрушившаяся на профсоюзных лидеров, «предавших» молодежь, привела к серьезному сдвигу в общественном мнении внутри профсоюзов. После Квебека профсоюзные верхи вынуждены были не только продемонстрировать солидарность с целями радикальной молодежи, но и поддержать ее методы, во всяком случае – той ее части, которая избегала применения насилия. Еще больше ситуация обострилась после убийства Карло Джулиани.
После событий в Гетеборге и в Генуе для значительной части активистов движения стало очевидно, что господство финансовой олигархии и транснациональных корпораций сохраняется и его не поколебать демонстрациями. В то же время антикорпоративные лозунги, типичные для Сиэтла, все больше уступали место антикапиталистическим. В Генуе участники демонстраций заявляли: «Капитализм невозможно сделать более гуманным, его нужно свергнуть». Соответственно, движение радикализировалось, провозгласив, что «вновь наступили времена революций».[403]
Участники выступлений говорили о том, чтобы сменить господство Централизованной корпоративной элиты экономикой демократического участия. Но сделать это невозможно, не включаясь в полномасштабную политическую борьбу. Хотя действующие политические партии казались молодым радикалам коррумпированными, выборы – циничным соревнованием денежных мешков, это не снимало вопроса об участии в политической борьбе. Становилось ясно, что левым неизбежно придется заново создавать политические организации и вступать в избирательное соревнование с денежными мешками. Насколько новые организации окажутся лучше прежних? Это зависит от того, насколько левые XXI века смогут извлечь уроки из неудач своих предшественников.