Сапатизм успешно достиг своих «промежуточных» целей, когда однопартийный режим в Мексике, не без участия повстанцев, сменился многопартийной демократией в президентство Висенте Фокса. Но изменение политической системы не означало пересмотра социальной и экономической политики мексиканского правительства. Сапатизм оказался перед необходимостью не просто продолжить борьбу, а находить тактические и стратегические решения в постоянно меняющейся и усложняющейся обстановке. Это был новый, «объективный» вызов, к которому движение далеко не в полной мере было готово.
Неолиберальный курс Висенте Фокса закономерно подрывал популярность его администрации. ПРД вновь вышла на передний план в качестве ведущей оппозиционной силы. «Звездой» мексиканской политики стал Лопес Обрадор, лидер ПРД, которому его сторонники прочили роль «мексиканского Лулы». Учитывая то, что к середине 2000-х годов консервативный смысл политики Лулы был достаточно очевиден, это не могло вызвать энтузиазма среди радикальных левых.
Сапатизм является лишь одним из новых радикальных движений, поднявшихся в Латинской Америке во второй половине 1990-х годов. В 1997 году известный политолог Джеймс Петрас заметил на страницах «New Left Review», что «левые силы в Латинской Америке возвращаются на политическую сцену. Однако это происходит не через развитие политических партий, а через «возникновение новых социально-политических движений».[435]
Причем, по мнению Петраса, не случайно, что эти движения являются по преимуществу крестьянскими. Наряду с сапатистами огромную роль в политической жизни континента играет Движение, безземельных крестьян (MST) в Бразилии, осуществляющее захват пустующих земель, принадлежащих латифундистам, а также крестьянское движение в Боливии. В течение большей части ХХ века сельское население постоянно мигрировало в города ft поисках работы и лучших условий жизни. В итоге деревня теряла наиболее активных и образованных молодых людей. Неолиберальная политика привела к упадку промышленности, ориентированной на внутренний рынок, и создала массовую безработицу среди традиционных отрядов рабочего класса. В результате, впервые за столетие началась миграция горожан в деревню, поскольку в странах со слабым развитием систем социальной защиты только таким образом люди могли гарантировать свое физическое выживание. Эта масса бывших рабочих принесла в деревню «пролетарские» формы борьбы и организации, равно как и марксистскую идеологию. Таким образом, марксистский социализм, потерпевший поражение в городах, неожиданно возродился в качестве идеологии многомиллионной крестьянской массы.По мере того, как Партия трудящихся сдвигалась вправо, MST превращалась в ведущую антикапиталистическую силу Бразилии. Логика борьбы развела активистов MST и Лулу по jf разные стороны баррикады. Крестьянские активисты захватывали земли латифундистов и создавали на них кооперативы, а правительство защищало «законные интересы» собственников. Лидеры MST объявили, что они «с болью в сердце» вынуждены отказаться от сотрудничества с властью и возобновить борьбу.[436]
Массовые крестьянские выступления под леворадикальными лозунгами изменили политический климат в Боливии и Эквадоре. Если активисты MST основные силы бросали на борьбу за землю, то в Эквадоре, как и в Боливии, крестьянские движения активно вмешались в борьбу за. власть, выдвигая общенациональные политические требования (отставка президента, национализация газовой промышленности и т.д.).. Под их ударами падали правительства но недостаточно было научиться свергать власть. Необходимо было научиться брать ее. И взяв, распорядиться в интересах трудящихся классов, не отдавая победу в руки бюрократических карьеристов из «левого» лагеря.
Торжество «нового реализма» среди «официальной левой» вызвало определенный кризис стратегий как у сапатистов, так и у MST. Одно дело – быть радикальным крылом широкого Движения, рядом с которым находятся и менее умеренные силы, а другое дело – когда никаких умеренных сил, никаких реформистов нет, а есть только беспринципные политиканы и предатели, представляющие интересы правящего класса.