Политрук

Валерий Большаков Политрук

Пролог

Валерий Большаков

ПОЛИТРУК

ПРОЛОГ

Четверг 9 мая 2019 года, утро

Москва

Ровно в десять я занял место на углу Нового Арбата и Новинского бульвара, как нынче принято обзывать проспект Калинина с улицей Чайковского. Отсюда лучше всего видна военная техника, едущая обратно с парада — чистая, ухоженная, грозная. Даже лимузин министра обороны тут заворачивает. Говорят, успели-таки собрать «Аурус» для Шойгу. Машинка хорошая, только малость безликая — зря отказались от молдингов в духе «ЗиС-110»! Но все равно, интересно глянуть.

Нет, можно, конечно, поглазеть на «Искандеры» с «Арматами» и до парада на Красной площади, но тогда придется вставать в шесть утра. А на трибуны у кремлевской стены не попадешь без пригласительного. Да не очень-то и хотелось! Терпеть не могу все эти дурацкие загородки, стыдливо прикрывающие Мавзолей.

Вообще, странно как-то выходит — гневно обличаем Запад в искажении нашей истории, а сами заплевываем прошлые идеалы, шарахаемся от гордого определения «советский», как микроб от антибиотика. А уж эти мне сериалы «про войну»… У них в корне иное слово — не «серия», а «высер». Срамота.

Сощурившись, я огляделся.

Любопытствующих мало пожаловало, так что мне достался первый ряд. Верней, все подались не туда — техника станет выворачивать на встречку, и надо забивать места по внешней стороне Садового. А москвичи разве догадаются?..

В пол-одиннадцатого зарокотали мощные моторы, и поперла Сила — танки, броники, тягачи… Эпос!

Проводив взглядом последний клокочущий «Ярс», я отправился бродить по Москве. Люблю этот взбалмошный город! Хоть и запакостили его «продажники», понавешали рекламы, испоганили «точечной застройкой», а «столица Страны Советов» все равно жива еще — убери наносное, и тебе откроется истинное величие.

Я, правда, родился в тот самый бедственный год, когда «верные ельцинцы» слили нашу сверхдержаву, так что не довелось мне комсомольский значок поносить или, хотя бы, пионерский галстук. А все равно мне СССР ближе и родней, чем РФ. Ну, вот такой я — «новый совок».

Этим либеральным ругательством меня как-то «пригвоздили», даже не понимая смысла сказанного. Советскому человеку было, чем гордиться, а «дорогому россиянину» что прикажете делать? Каяться и терпеть? Или ждать, пока Россия снова не сплотит союз нерушимый, а всяких горбачевых-собчаков-навальных-касьяновых спустит в унитаз истории? Лично я жду. И надеюсь.

А иначе мы с дурацкими шуточками-прибауточками, с веселым гоготом анацефалов пройдем всю дорогу никуда. И останется нам пищеварить, сношаться и радостно блеять за свободу и демократию. Гаме овер, дорогие товарищи…

Нагуляв аппетит, я обстоятельно пообедал в «Му-му», а где-то к пол-третьему выбрался на Маяковку, запруженную народом. Прошел пугающую рамку металлодетектора и слился с миллионной нарядной толпой. Это я тоже планировал — пройтись в рядах «Бессмертного полка».

Конечно, когда ты шагаешь со всеми вместе, в одном горестном строю, то не представляешь истинный масштаб действа, не видишь этой человеческой реки, великой армии тех, кто ничего и никого не забыл. Помню, смотришь на экран, где покачиваются тысячи, сотни тысяч черно-белых фотографий — и слезы наворачиваются. Скольких же мы потеряли, боже ж ты мой…

Миллионы лучших ушли в небытие. Лучших коммунистов, комсомольцев и просто достойных, беспартийных работяг, взявших винтовки в свои мозолистые руки. Не будь войны, они бы учились, работали, и ни за что не позволили бы развалить страну, не дали бы растащить ее народное хозяйство. Выходит, распад СССР начался не в девяносто первом, а полувеком ранее — летом сорок первого года…

Прицепив на лацкан «колорадский» бант из георгиевской ленточки, я мерно зашагал, подчиняясь общему движению. Разноголосое шумство плыло, как фон, озвучивая людской ход, и я уловил мощную волну эгрегора.[1] Подобное ощущается в старых храмах, в намоленных пристанищах божественных тайн — век за веком мириады верующих припадали к светлым образам, и как бы оставляли в церквях следы своих «Я», пропитывая косный камень верой, надеждой и любовью.

Чувствовать эту эманацию, отдающую мистическим жаром, слышать множественное эхо душ ушедших и ныне живущих дано не всякому. Ну, а я сподобился-таки. Угораздило родиться экстрасенсом.

Это еще в детстве началось. Однажды, будучи в деревне у бабушки, мы с отцом отправились по грибы. Набрали полные корзины упитанных боровиков, да бравых подосиновиков, а когда двинулись обратно, во мне словно какой тормоз сработал — не доходя до шумливого ручья с горбатым мостиком, я остановился сам и ухватил за руку отца. Меня будто окатило всего — не страхом даже, а изнуряющим, томительным предощущением несчастья. У Тютчева есть строка — «созвучье полное в природе», а тогда я будто слышал фальшивую ноту, режущую ухо. Стройное согласие мира вокруг портил уродливый изъян, суть которого ускользала от понимания малолетки.

«Ты чего?» — удивился отец, порываясь идти.