Полицейский из библиотеки

Мы подошли к дому, и пока я осматривал его, стараясь решить, сколько краски пойдет на него, она принесла мне чего-то выпить в высоком стакане. В нем была соломинка и веточка мяты. Я думал, что это чай со льдом, пока не отхлебнул. Это было неразбавленное шотландское виски.

- О, боже мой! - сказал я, с трудом переводя дух. - Тебе что, не нравится это? - спрашивает она меня, а сама улыбается с этой ее издевочкой. - Может быть, ты бы предпочел кофе со льдом?

Тогда я говорю: "Да, я хочу кофе". Но я не просто хотел его. Он мне был необходим. Я пытался не пить в середине дня в те времена, потому что так делают алкоголики. Но на этом пришлось поставить точку. С того времени, как я узнал ее, я пил почти в любое время дня и каждый день. Для меня последние два с половиной года, пока Айк был Президентом, были долгой пьянкой.

Пока я красил ее дом - я делал все, что она мне давала, когда у меня была возможность, - она привыкала к работе в библиотеке. Мистер Лэвин принял ее на работу как только у нее начались нелады и поставил ее руководить Детской библиотекой. Я обычно ходил туда при первой возможности, а их было много, так как я нигде не состоял на работе, и ни от кого не зависел. Когда мистер Лэвин стал говорить, что я провожу там много времени, я пообещал бесплатно сделать внутреннюю покраску библиотеки. Тогда он разрешил мне приходить и уходить сколько угодно. Аделия говорила мне, что так оно и будет, и она была права - как всегда.

- У меня нет четких воспоминаний о том времени, которое я провел, совершенно плененный ею, именно так, ослепленный мужчина, живущий в плену у женщины, которая по настоящему-то и не была женщиной. И это не какие-нибудь провалы, которые иногда бывают у пьющих. Это было желание забыть то, что уже случилось. Поэтому то, что у меня осталось, так это разрозненные воспоминания, но которые выстроились в какую-то цепочку, как те острова в Тихом океане. Архипелаги, или как они там называются.

- Я помню, как примерно за месяц до смерти мистера Лэвина, она повесила на двери детской комнаты большой плакат с "Красной Шапочкой", и помню как она взяла одного мальчугана за руку и повела его к ней. "Видишь эту маленькую девочку?" - спросила она. "Да", - говорит он. "Ты знаешь, почему этот Злодей сейчас съест ее?" - спрашивает Аделия. "Нет", отвечает малыш, и при этом его квадратные глаза посерьезнели и наполнились слезами. "Потому что он позабыл вовремя вернуть в библиотеку книгу", говорит она. "Ведь ты никогда так не поступишь, Вилли?" - "Нет, никогда", - отвечает малыш, а Аделия говорит: "Лучше не надо". И потом она повела его в Детскую на "Час сказки", все еще держа его за руку.

Тот ребенок - это был Вилли Клеммарт, которого убили во Вьетнаме, оглянулся назад, туда, где я стоял на лесах с кистью в руке, и я прочитал его взгляд, как газетный заголовок: "Спасите меня от нее", - говорили его глаза. "Ну, пожалуйста, мистер Дункан". Но разве я мог? Я сам не мог спастись.

Дейв вынул откуда-то из глубины заднего кармана чистый, но очень мятый пестрый носовой платок и сильно высморкался.

- Мистер Лэвин сначала думал, что Аделия - человек добродушный, но скоро он был о ней другого мнения. Примерно за неделю до его смерти у них началась кошмарная ссора из-за этого плаката с "Красной Шапочкой". Она ему с самого начала не понравилась. Может быть, он не очень хорошо представлял, что происходит во время "Часа сказки" - об этом впереди - но он не был полным слепцом. Он видел, как дети смотрели на эту картинку. В конце концов он попросил ее снять это. Вот тогда и началась ссора.

Я слышал не все, потому что был на лесах, намного выше их, и акустика там плохая, но кое-что я расслышал. Он сказал что-то о запугивании детей или, может быть, травмировании - слова очень похожи, а она ответила чтото вроде того, что это ей очень помогало "подавлять в себе зверя", как она выразилась. Она называла это инструментом воспитания, наподобие палки из пекана.

Но он настоял на своем, ив конце концов ей пришлось ее снять. И в ту ночь, у себя дома она напоминала тигра в зоопарке после того, как ребенок весь день тыкал ему в бока палкой. Она ходила длинными шагами взад и вперед по комнате, совершенно раздетая, разметав волосы по спине.

Я был в кровати, пьяный в стельку. Но я помню, она повернулась и я увидел, что глаза ее превратились из серебристых в ярко-красные, как будто мозги у нее вое-' пламенились, и рот казался каким-то чудным, как будто он пытается соскользнуть с ее лица, или что-то вроде этого. Это так перепугало меня, что весь хмель почти прошел. Я ничего такого раньше не видел и видеть не хотел.

- Он у меня притихнет. Я присмирю этого старого жирного кобеля. Вот увидишь.