- Пусть побудет одна, - сказал Дейв. - Она чудесная женщина, Сэм, но ей нужно немного времени, чтобы прийти в себя. И тебе бы нужно было, если бы ты неожиданно узнал, что один из членов определяющей для твоей жизни организации однажды был близок к убийству твоего лучшего друга. Пусть она побудет там. Она вернется - Сара сильная.
Через несколько минут она действительно вернулась. Она умылась волосы у висков еще не высохли - и несла поднос с тремя стаканами чая со льдом.
- Что ж, дорогая, наконец-то переходим к более существенным вещам? сказал Дейв.
Нэйоми изо всех сил попыталась ответить улыбкой на улыбку .-"Это точно, я просто больше не могла терпеть".
Сэм счел то, что она сделала, не просто хорошим, но благородным поступком. И все равно, лед говорил со стеклом стаканов взволнованным языком коротких, отрывистых фраз. Сэм снлва встал и взял поднос из ее дрожащих рук. Она посмотрела на него с благодарностью.
- Ну, а теперь, - сказала она, усаживаясь, - заканчивай, Дэйв. Расскажи все до конца.
9
"Очень многое из того, что осталось рассказать, говорила мне она сама", - продолжал Дейв, - "потому что к тому времени у меня не было возможности видеть своими глазами то, что происходило. Где-то в конце 1959 года Аделия сказала, что мне больше нельзя ходить в Публичную библиотеку. Она сказала, что если увидит меня там, то выставит оттуда, а если я буду торчать поблизости, натравит на меня полицейских. Она сказала, что я становлюсь слишком жалким и потрепанным на вид, и люди начнут болтать, если увидят, что я захаживаю туда.
"Болтать о тебе и обо мне?" - спросил я. - "Аделия, кто поверит в это?"
"Никто", - сказала она. "Меня беспокоят не разговоры обо мне и о тебе, идиот".
"А что же тогда, что?"
"Разговоры о тебе и детях", - сказала она. Тогда я, наверное, впервые понял, как низко я пал. Ты видела, в какой яме я был все те годы с тех пор, как мы с тобой стали ходить на встречи АА, Сара, но ты никогда не видела меня падшим настолько низко. И я рад этому.
Тогда остался только ее дом. Это было единственное место, в котором мне было разрешено видеться с ней, а единственное время - после наступления темноты. Она велела мне добираться к ней если по дороге, то не ближе, чем до Ордей фарм. Оттуда мне надо было идти напрямик через поле. Она говорила, что узнает, если я буду пытаться обманывать ее в этом, и я верил ей - когда эти ее серебристые глаза становились красными, Аделия видела все. Я, как правило, появлялся между одиннадцатью и часом дня - это зависело от того, сколько у меня было выпить, я обычно промерзал до костей. Не могу многое рассказать о тех месяцах, но могу сказать, что в 1959 и 1960 в штате Айова была чертовски холодная зима. Было много ночей, когда, я полагаю, и трезвый человек замерз бы там, в этих кукурузных полях.
Такой проблемы не было в ту ночь, о которой я хочу рассказать дальше, хотя к тому времени уже наступил июль 1960 года и стояла адская жара. Помню, как выглядела в ту ночь луна, огромная и красная, она повисла над полями. Казалось, что все собаки округа Хоумстед кидались на луну.
Идти в дом к Аделии в ту ночь было все равно, что залезть под юбку к бешеной вьюге. Ту неделю - да, пожалуй, целый месяц - она была вялой и сонливой, но только не в ту ночь. В ту ночь сна у нее не было ни в одном глазу, и она кипела от ярости. В таком виде я ее не видел с вечера того дня, когда мистер Лэвин велел ей снять картинку с Красной Шапочкой, потому что она вызывала у детей страх. Сначала она даже не заметила меня. Там, внизу, она расхаживала взад и вперед голая, в чем мать родила, если она вообще когда-либо родилась, опустив голову и сжав руки в кулаки. Она совсем обезумела от злости. Обычно она укладывала волосы в старомодный пучок, когда была дома, но они были распущенными, когда я вошел в дом через кухонную дверь, и от ее быстрой ходьбы они развевались сзади. Слышно было, как они издавали слегка потрескивающий звук, как будто были наэлектризованы. Ее кроваво-красные глаза светились, как огни на железной дороге. (В старые времена их размещали вдоль путей, когда в каком-нибудь месте было нарушено движение.) Так вот ее глаза были как эти огни. Ее тело лоснилось от пота, и хотя сам я был "хорош", я чувствовал запах, который исходил от нее, от нее несло, как от рыси во время течки. Помню, что видел, как большие маслянистые капли скатились с ее груди и живота. А бедра просто блестели от пота. Это была одна из тех тихих, удушливых ночей, которые бывают иногда в наших местах летом, когда стоит такой насыщенный запах зелени, что распирает грудь и кажется, будто с каждым глотком воздуха проглатываешь шелковистые волоски кукурузы. В такие ночи хочется, чтобы грянул гром, засверкала молния и пошел ливень, но их нет. По крайней мере, хотелось бы сильного ветра, и не потому что он бы немного охладил вас, а просто легче было бы перенести шелест кукурузы, звук, с которым она выбивается из-под земли со всех сторон от тебя, куда ни посмотри. Это как звук, с которым немощный старец утром пытается встать с постели, не потревожив жену.