Открываются боковые двери, к ним спешат привлеченные шумом охранники. Тогда Аристид хватает Виржини за руку и без лишних разговоров бросается вперед, понимая, что ни один из молоденьких стражей порядка не решится удерживать его силой.
Они бегут вместе, оставив позади шумное волнение. Перед ними вырастают эскалаторы, которые они, хватаясь за поручни, преодолевают в три прыжка.
– Ты совсем свихнулась! – злится Аристид, хотя сам только что прорвался мимо охранников. – Все помалкиваешь себе на заднем сиденье, а потом такое! С ума сошла, зуб даю, сбрендила! И сама это отлично понимаешь!
Он оборачивается к ней и не может понять, почему эта девчонка так глупо улыбается.
– Ты что, бухнула, что ли? – спрашивает он.
Она резко, по-детски хохочет. Они бегут рядом, и их лица на миг озаряют восторг, счастье, словно им удалось улизнуть от тренеров и воспитателей, от всех взрослых, без надоедливого присутствия которых летом в лагере было бы куда менее весело.
– Ну ты и дурочка!
Перед ними открываются одинаковые коридоры, неотличимые ряды кресел для ожидания, новые уровни, площадки между этажами. Они мчатся по проходам, через мосты, со всех ног бегут по лысому напольному покрытию, мимо магазинов дьюти-фри, выскакивают в огромный зал в виде перевернутого вверх дном корпуса корабля, тысячами огней подпирающего черные воды ночи. Носы самолетов сияют за стеклами, превращенными тьмой в зеркала. Они все преследуют своего воображаемого беглеца, осознавая власть, которую придает им в глазах окружающих полицейская форма, внезапно радуясь и этому вздымающемуся на каждом шагу бронежилету, и скрипящим башмакам, и побрякушкам, что висят у них на поясах и щелкают, словно трещотки прокаженных, извещая всех вокруг об их приближении.
Надо было смазать вазелином нежные складки кожи в паху, посыпать тальком под резинками, наклеить на соски пластырь. Грубая форменная ткань натирает, и в конце концов это начинает им мешать. Они бегут уже давно и скоро совсем лишатся сил. Как им хочется на миг замереть, остановиться у аптечного киоска, купить тюбик крема. Нужно уважать страдания ближнего, даже если ты очень спешишь. Они знают, что сначала, задолго до тела, не выдерживает мозг, что им нужно было послушать Эрика и не бросаться очертя голову обратно к таджику. Теперь они черпают так нужные им силы в изумленных взглядах пассажиров, идущих им навстречу, в мелькающих лицах, тут же исчезающих у них за спиной, – у этих мелких нарушителей, этих завтрашних жалобщиков, этих палачей, этих жертв, у этой череды людей, которых им непривычно видеть разом в одном и том же месте, у этих латиноамериканцев, скандинавов, азиатов, африканцев – с их отличительными чертами и особыми приметами, по которым их потом будет легко найти, в их разношерстных нарядах, диковинных народных костюмах и узких брюках со стрелками, туфлях на шпильке и сандалиях на веревочной подошве, в этой одеждой, уже превратившейся в подобие униформы… этим людям они помогают, их они ежедневно охраняют, хотя те никогда их не благодарят.
– Твоими стараниями до нас доберется Главное управление собственной безопасности, – выдыхает Аристид.
В дальнем конце арочного пролета уже началась посадка на рейс в Стамбул. Виржини и Аристид суют свои карточки под нос стюардессам, стоящим за стойками перед дверями, гордо игнорируют их вопросы, не обращают внимания на их протесты, отодвигают их в сторону, словно обслугу, и бросаются вперед, в посадочный рукав, который дрожит под весом их высоких форменных ботинок.
Шум аэропорта стихает у них за спиной. На смену резкому искусственному свету приходит ночная тьма. Изгибы и раздвигающиеся стены-гармошки поглощают шум, ведут во тьму подземелья. Выстеленная ковром кишка виляет у них под ногами. Стук ботинок гулко отскакивает от стен. Изгибающийся коридор ведет все ниже, загибается в широкие повороты, раскручивается и в конце концов выводит к ярко освещенной площадке.
Стоящая у входа в самолет изящная молодая брюнетка энергичными жестами объясняет семье пассажиров, как пройти к местам, а затем с приветственной улыбкой поворачивается к ним.
Растрепанный вид Виржини, ее не первой свежести форменные штаны, лицо в красных пятнах, капельки пота на лбу, всклокоченные волосы резко контрастируют с истинно парижской элегантностью стюардессы, затянутой в темно-синее платье с широким вишневым ремнем: крупная плоская пряжка ровно по центру, идеальная прическа, скрученные в пучок волосы убраны в черную сеточку.
– Нам нужно поговорить с командиром корабля, – заявляет Виржини, заходя в самолет.
– По какому поводу?
Стюардесса пытается найти на их форме знаки отличия, герб или какой-нибудь бейдж.
– Позовите командира корабля, – командует Виржини, поняв, о чем думает девушка.