Полиция на похоронах

Марджори Аллингхэм Полиция на похоронах

To My Seven Paternal Uncles[1]

1 Здесь похоронен благодетель

Если один человек следует за другим по пятам на улицах Лондона, ему трудно остаться незамеченным, каким бы осторожным он ни был.

По меньшей мере четыре человека заметили, что за инспектором уголовного розыска Станислаусом Оатсом, который незадолго до этого удостоился чести быть принятым в Большую Пятерку, по Верхнему Холборну шел невысокий коренастый мужчина в потрепанной одежде.

Инспектор шагал по улице, засунув руки в карманы и нахохлившись, так что поднятый воротник плаща почти касался полей его старой фетровой шляпы. У него промокли ноги, и весь его вид говорил о подавленном состоянии духа.

Конечно, каждому встречному не бросалось в глаза, что приземистый человек, похожий на букмекерского «жучка», но со следами благородного происхождения на лице, следит за инспектором. Если бы кто-нибудь сказал этому человеку, что его интерес к полицейскому замечен, он и сам бы удивился. Однако старая миссис Картер, торговавшая цветами возле Провинциал-банка, узнала мистера Оатса и обратила внимание на его преследователя. Рядом с торговкой цветами, набрав полные туфли воды, хлеставшей из водосточного желоба, стояла ее дочь в ожидании фургона с «последним экстренным» выпуском «Ивнинг Стандарт». Миссис Картер вслух поделилась с ней наблюдениями о подозрительной личности, следовавшей за инспектором.

Швейцар, стоявший на ступеньках большого Англо-Американского отеля, тоже заметил двоих проходивших мимо мужчин, и мысленно поздравил себя с тем, что ничто не могло ускользнуть от его внимания.

Перед Степпл-Инн выстроились в ряд машины. Старый таксист Тодд, который сидел в последней из них и скучал в ожидании вечернего наплыва клиентов, от нечего делать разглядывал улицу поверх стальной оправы очков. Он также обратил внимание на этих двоих.

И наконец, сам инспектор, безусловно, догадывался о том, что кто-то им интересуется. Проработав двадцать пять лет в полиции, он всегда чувствовал, когда кто-то шел за ним следом, и присутствие на некотором расстоянии молчаливого спутника ощущалось им так же явственно, как если бы этот человек шел рядом с ним.

Инспектор знал о своем преследователе, но не обращал на него внимания. Многие люди могли сказать, что у них есть веская причина, чтобы напасть на мистера Оатса, но никто из них, насколько ему было известно, не рискнул бы сделать это среди бела дня в самом центре города. Поэтому, шлепая по залитой водой мостовой, инспектор был полностью погружен в свои невеселые мысли. Этого худощавого уравновешенного мужчину с едва наметившимся брюшком удручало состояние его желудка, а также малоприятное предчувствие, что период везения окончился, и впереди его ждет какая-то неприятность. Он не был наделен богатым воображением, но такое предчувствие — не пустяк. Тем более после принятия в Большую Пятерку — ведь теперь его ответственность в случае каких-либо осложнений, несомненно, возрастала. Да еще этот чертов дождь, под которым он был вынужден гулять.

Когда инспектор переходил Виадук, ему в лицо ударил ослепляющий порыв ветра и, выругавшись, он остановился. Меньше всего он думал сейчас о человеке, присутствие которого смутно ощущалось у него за спиной. Черт побери! Этот дождь его доконал. Он уже вышел за пределы района, в котором располагались отели, а все окрестные пабы, благодаря материнской заботе правительства, должны были закрыться в течение ближайших полутора часов. Мокрые штанины хлопали по ногам, а подняв вверх воротник плаща, он обрушил себе за шиворот целый водопад с полей собственной шляпы.

У него была тысяча разных возможностей, например, взять такси до Ярда или до какого-нибудь ресторана или отеля, где можно было бы спокойно обсохнуть. Но у него, видимо, были другие планы, и он беспокойно озирался по сторонам. Любой констебль-новичок, дежуривший на этом участке, мог указать ему в этих офисных джунглях на какое-нибудь убежище, где можно было бы укрыться от непогоды, согреться и, возможно, даже выкурить трубочку в приятном, хотя, возможно, и несколько пыльном, уединении.

В Лондоне, как в любом большом городе, который строился и перестраивался сотни лет, было полно всевозможных укромных уголков и небольших ничейных участков земли, затерявшихся среди огромных частных каменных построек. Стоя на Виадуке, Станислаус Оатс вспомнил те времена, двадцатилетней давности, когда он и сам был лондонским констеблем, только-только приехавшим из провинции. Он был уверен, что когда-то уже ходил по этой мрачной улице, возвращаясь домой с дежурства в Холборне; и, конечно, здесь было очень уютное местечко, где он зубрил билеты, готовясь к наводившему на него ужас устному весеннему экзамену, или расписывал свои подвиги в письмах к милой и доверчивой Марион, до сих пор живущей в Дорсете.