Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник)

Возникла неловкая пауза, Керли невольно заулыбалась. Пол — нахрапистый, хвастливый, энергичный — часто выводил из себя кузенов, но ее забавлял. Джон впервые открыто упомянул дело с биографией Турлетта, и все в комнате мысленно вновь услышали страстный неубедительный голос Пола, перекрывающий шум сентябрьского коктейльного приема.

— Скажу вам, мой дорогой друг, я был так взволнован, так раздавлен, что тут же поспешил в Кройдон и сел на самолет. Даже не сообразил захватить чемодан или сообщить Джине — просто рванул туда и купил эту книгу!

То обстоятельство, что биография Турлетта вызвала одинаковые отклики и у британских, и у американских читателей — средненькая проба пера в жанре свободного стиха, не более, — и что сделка стоила Барнабасам примерно пятьсот фунтов, вполне объясняло ядовитое замечание Джона.

Джина ожила. Прежде чем ответить, она с грациозной неторопливостью повернула голову.

— Не знаю где. Дома он с четверга не появлялся.

В спокойном голосе с неожиданным новоанглийским акцентом не было смущения или негодования — ни вопросом, ни самим фактом отсутствия мужа.

— Понятно. — Джон тоже не выглядел удивленным. — Если сегодня придет, попроси заглянуть ко мне. Я буду читать допоздна. Мне доставили весьма примечательное письмо от миссис Картер. Хорошо бы Пол отучился петь дифирамбы авторам. А то они потом негодуют, если книга не идет нарасхват.

Его голос затих на скорбной ноте уже за дверью.

Ричи захохотал — сухое отрывистое кудахтанье, на которое никто не обратил ни малейшего внимания. Он сидел в стороне, в тени, откинувшись на спинку кресла: тихая, унылая или, на чей-нибудь сентиментальный взгляд, трогательная фигура.

Ричард Барнабас, брат растаявшего в воздухе Тома, единственный из кузенов не получил по завещанию Старика доли в деле. Разумеется, в тысяча девятьсот восьмом он был моложе, но не так молод, как малыш Майк или подросток Пол, и ненамного моложе самого Джона. Объяснений этой загадки у Ричи никогда не спрашивали, однако условие завещания, которое предписывало облагодетельствованным кузенам «приглядывать» за Ричардом Барнабасом, проливало некоторый свет на мнение Старика о племяннике.

Они исполнили это предписание типичным для фирмы, да и, возможно, для издательства в целом, способом: выделили Ричи кабинетик наверху, достойное жалованье и звание «чтец». Он делил свои обязанности с двумя-тремя десятками клириков, незамужних девиц и неимущих преподавателей, разбросанных по всей стране, но имел при этом официальную должность и жил в мире потрепанных рукописей, по которым составлял длинные заумные отчеты.

Словно худое пыльное привидение, его часто видели на ступенях конторы, в холле или в хитросплетении продуваемых улиц, когда он размашистым шагом быстро шел из священного переулка к себе в меблированные комнаты на Ред-Лайон-сквер.

Ричи никто не воспринимал всерьез, однако всем он был симпатичен — как чужая безобидная домашняя зверюшка, вызывающая полутерпимое, полуснисходительное отношение. Каждый год ему давали трехнедельный отпуск, и все три недели о Ричи не вспоминали. Лишь растущая гора рукописей в пыльном кабинетике свидетельствовала о том, что он и правда отсутствует.

Среди младших служащих бродили туманные слухи, будто Ричард проводит отпуск за чтением в своих меблированных комнатах, однако ни у кого не доставало интереса проверить. Кузены же просто говорили и думали: «А где Ричи? Ах да, в отпуске…» — и забывали о нем ради более важных дел, которых всегда хватало.

Периодически находились сентиментальные юные дамы — хотя таких на фирме не одобряли, — которые видели в Ричи романтическую загадочную натуру с тайной внутренней жизнью, слишком тонкой или даже поэтичной для того, чтобы выставлять ее на всеобщее обозрение. Однако со временем они бросали свои изыскания, поскольку обнаруживали, что у Ричи душевная организация ребенка и разум школьника. И что он ни капельки не несчастен.

Отсмеявшись, Ричи встал и подошел к Джине.

— Мне тоже пора, дорогая, — улыбнулся он ей. Помолчав, добавил: — Вкусный чай.

— Ты такой милый, Ричи. — Джина прищурилась и приветливо протянула руку.

Ричи коротко ее пожал, кивнул Керли, одарил широкой улыбкой Майка, которому всегда симпатизировал, и вышел.

Оставшиеся трое обменялись сердечными взглядами. Душевную тишину гостиной какое-то время ничто не нарушало. Со стороны парка к дому поползли первые волны тумана, однако его холодные гадкие щупальца пока не проникли в умиротворенную комнату.

Мисс Керли сидела в своем углу — безмятежная, погруженная в мысли. Все, кто знал Флоренс Керли, давно привыкли к ее взгляду «сквозь тебя», ставшему в конторе предметом добрых шуток. Старушка же считала свою привычку весьма полезной. Выцветшие голубые глаза плохо просматривались за стеклами очков в золотой оправе, а потому окружающие никогда точно не знали, куда направлен ее взгляд.

Сейчас она со спокойным любопытством изучала Майка.

Майкл Веджвуд — сын младшей и любимой сестры Старика. Место в фирме было гарантировано Майку с детства. Ему едва исполнилось семь лет, когда дядя умер.