Полиция Российской империи

Если бы неожиданное для меня назначение застало в живых мою жену, радости и конца бы не было, но назначение это в моем скорбном одиночестве охватило меня не столь радостью, сколько страхом за будущее: в службе я не был еще тверд, путь служебный, скользкий до последней крайности и в особенности для меня, недавно служащего, стяжавшего себе своим назначением бездну завистников и злейших недоброжелателей; один, без всякой поддержки, без друга, с которым можно было бы поделиться в минуту жизни трудную, а им несть числа в службе полицейской, я взвесил все это и, благодаря Бога, нашел в себе столько самообладания, чтобы выше личной скорби поставить человеческое достоинство и не посрамить себя. До этого назначения я был очень мрачно настроен, постоянно хворал, ничто не занимало меня, обязанности свои мог исполнять машинально, и хотя все выходило не хуже, чем у других, но про себя подумывал о том, что, вероятно, скоро придется прикончить с жизнью; после же назначения, раздумав о той ответственности, какая предстоит мне в новой должности, о том предпочтении, какое оказал мне, молодому человеку (мне было 30 лет), мой высший начальник Трепов, я заставил себя овладеть собою и во что бы то ни стало быть на высоте своего положения.

После обычных представлений (Трепов сказал мне: «Служите, служите».) я направился к своему непрошеному приятелю Мироновичу, и он встретил меня тем же, что и при прощаньи: «Ну, вот, я говорил тебе, что назначат, и назначили! А мне надоела уже эта служба!» Однако ж до понуждения Трепова со службы не уходил.

Прежде чем вспоминать прошлое из моего пристав-ства, следует занести характерное отношение ко мне Трепова после смерти моей жены.

В том здании (городском), где поместился 3-й участок Московской части, имел казенную квартиру старший врач полиции, доктор Шабловский, последний из могикан бывшего Виленского университета, и хотя я ни разу не говорил с ним, даже и встречать его не приходилось, почему я и в лицо не знал его, старик почему-то обратил на меня свое внимание и, прослышав о постигшем меня несчастии, о силе которого он, как человек проницательный, мог вывести заключение и по наружному моему виду, — при случае сказал обо мне Трепову, советуя уволить меня в отпуск, чтобы рассеяться, и однажды совершенно неожиданно (обо всем этом действии Шабловского — мир праху его! — я узнал много времени спустя) получил я телеграмму, приглашавшую меня явиться к градоначальнику. Перепугался немало, а тем не менее явился, и Трепов сказал мне следующие, характеризующие его слова: «А вы все хвораете, все хвораете! (Он всегда говорил отрывисто, коротко и ясно.) Это нехорошо! Поезжайте в отпуск, поправляйтесь, скорей возвращайтесь! Вы мне нужны!»

Не могу выразить, какую отраду почувствовал я от столь отеческой заботливости столь прославившего себя суровостью Трепова.

Мне и в мысль не приходило такое дерзновение, чтобы при столь недавнем служении, притом при столь скором повышении по службе, да еще в отпуск проситься.

И вдруг такое внимание, такая заботливость!

Не радость я встретил при приеме участка от Мироновича. Судя по обстановке, какую я нашел в его управлении, с которой я уже отчасти был знаком, можно было заключить, что Миронович свел все на нет, как бы доживая дни свои: кой-какая мебель в участке была поломана, канцелярских принадлежностей для служащих почти не было; служебного кабинета у Мироновича не было, как и письменного стола для его занятий, а в той комнате, в которой занимался письмоводитель, стоял тщедушный столик, на котором Миронович иногда подписывал бумаги, для чего на столе стояла чернильница с высохшими в ней чернилами. Все это управление помещалось в ветхом деревянном флигельке во дворе дома, принадлежавшего когда-то известному доктору Шипулинскому, против Греческой церкви на Лиговке. Дом этот Миронович держал в аренде от наследников Шипулинского и не желал, чтобы после отчисления его от должности в арендуемом им доме помещался участок, о чем объявил мне и добавил, что только ради меня он дозволяет пробыть участку в настоящей квартире до нового, то есть 1873 года, и что для моего удобства он на это время предоставляет мне поместиться в его квартире, в другом флигеле, на том же дворе, сам же он на праздники Рождества уезжает с женой в свое имение в Гдовском уезде, оставляя в квартире свою сестру, барышню, которая будет присматривать за квартирой и за удобствами для меня.