Полиция Российской империи

Нечего и говорить, что я сгорал от стыда за своего городового, слушая этот рассказ, извинился пред статским советником за дикость взглядов городового, и тот, по-видимому, удовлетворенный, но взволнованный, ушел из участка, а городового Васильева, старослужащего, я потребовал к себе и спросил его;

— Ты знаешь, что доставление человека в участок силою есть арест?

— Так точно.

— Какое же ты имел право арестовать человека, который за тебя же заступился и пожелал быть свидетелем, как тебя оскорбляли?

— Помилуйте, ваше высокоблагородие, если я не имею права арестовать, то кто же имеет право?

Картина.

Еще эпизод. В 11 часов вечера, перед окончанием занятий в участковом управлении, дежурный околоточный надзиратель, возвратившийся из квартиры своей, куда ходил ужинать, привел в участок какого-то статского молодого человека и заявил мне, что этот неизвестный назвал его, околоточного, неприличным словом за то, что околоточный на улице неприлично держал себя. Оказалось, что околоточный действительно позволил себе отправлять свою потребность среди улицы, следовательно, совершил двойное правонарушение, и как служащий, и как частный человек, и хотя такой поступок его не давал права прохожему делать по этому поводу свои комментарии, а в особенности в ругательной форме, но и околоточный не прав, а потому, находя непристойным представлять это дело на суд, я повел свои объяснения так, что посторонний человек сознался в неуместности своего поведения и извинился пред околоточным надзирателем, а сей последний извинился пред посторонним, и, окончив дело миром, запер свой кабинет и отправился в свою квартиру, оставив постороннего человека в мирной и шутливой уже беседе с околоточным.

На другой день утром спрашиваю у околоточного, есть ли арестованные, а он мне ответил, что, кроме вчерашнего человека, никого нет.

— Какого вчерашнего, да ведь я отпустил домой того человека, которого вы привели?

— Так точно, он очень любезно разговаривал со мною при вас (т. е. при мне), а когда вы ушли, он стал ругать меня, и я отправил его в часть на ночь, а утром его доставили в участок.

— Кто он такой?

— Служащий в Третьем Отделении собственной Его Величества канцелярии.

— Да вы с ума сошли! — воскликнул я, предвидя, какая из этого случая выйдет баталия.

— Я не поверил ему, что он там служит, господин пристав: я думал, что он лжет.

— Позовите его сюда.

Явился знакомый субъект, спрашиваю, за что его отправили в часть, и он объяснил, что вчера после моего ухода околоточный начал важничать, так как выпитое им за ужином вино стало производить свое действие, и, придравшись к чиновнику, невзирая на заявление его о месте служения и на мое решение дела миром, отправил секретного человека в кутузку.

Что было делать? Попробовал опять примирить самолюбия служак, и чиновник согласился все забыть во имя того, что околоточного за его поступок неминуемо уволят от службы, а это увольнение повлечет наказание для ничем неповинной многочисленной семьи его, и под таким возвышенным умозрением оставил участок при том условии, что я наложу взыскание на провинившегося, не донося Трепову.

Но не стерпел чиновник и, придя на службу в Третье Отделение, грозное когда-то отделение, рассказал товарищам о случае с ним, а те небольшому начальству, а небольшое развлечения ради — еще большему, и дело дошло до управляющего канцелярией Шульца.

По обыкновению в тот же день к 11 часам утра приехал Трепов в Третье Отделение, и Шульц рассказал ему о случае с своим чиновником, намекнув, что, мол, полиция бесчинствует, как бы в укор Трепову и его прославленной строгости в наблюдении за своими служащими.

В тот же день в 1-м часу дня получил я телеграмму от бывшего управляющего канцелярией Градоначальника, Христиановича, чтобы явиться к нему сейчас же.

Было ясно, что случилась беда, так как объявлять хорошее никогда не торопятся, и с трепетом отправился я по вызову.

— Был у вас арестован в Литейной части чиновник Третьего Отделения? — спросил Христианович (милейший, умнейший и добрейший был человек).

— Был.

— За что?

Я рассказал.

— Почему же вы не донесли об этом градоначальнику?

— Неприятно самому, что случилось у меня такое своеволие, да и околоточного пожалел, так как его могли уволить от службы, а он семейный человек.

Улыбнулся Христианович и говорит:

— Ступайте к генералу, он вас ждет, — только вы не объясняйте ваших мотивов к недонесению о случае, а скажите, что, помирив чиновника с околоточным, вы полагали дело приконченным в виду того, что оба они служат в одном ведомстве.

Пошел я и так сказал, а Трепов что-то буркнул, и вообще гроза прикончилась весьма благополучно, а в заключение на следующий день отдано было в приказе об аресте околоточного на 7 дней, однако на службе он остался, и мне реприманда не последовало.