Полиция Российской империи

Впоследствии Дворжицкий мне рассказал, что на доклад его о доносе Трепов выразился так обо мне: «Сам виноват, сам виноват, приблизил к себе эту дрянь, вот и получил». Далее продолжал: «Карточки, карточки, ну, если ему и даром сделали карточки — значит, он того стоит; ему-то какое дело?»

Так отрекомендовал меня мой злейший враг моему строгому и умному начальнику, но что касается доносов на меня, то этим дело еще не кончилось.

Несколько времени спустя, прикомандировали ко мне некоего подпоручика Шидловского, побывавшего уже при многих участках и отовсюду сплавленного с самыми лучшими рекомендациями, лишь бы избавиться от прекрасного офицера.

Проходит два дня после приказа, а Шидловский ко мне не является; между тем, приходит ко мне из соседнего трактира буфетчик с жалобой, что в трактир второй день является офицер, обедает и не платит за обед денег, а когда буфетчик спросил у офицера деньги, то он обругал его, сказав: «Дурак этакий; когда я служил в Киеве, то за честь считали, когда я приходил куда обедать». — «Как вам угодно, господин, а мы из-за чести не кормим, пожалуйте деньги», — возразил буфетчик, но офицер ушел, буфетчик же, узнав, что офицер этот состоял прикомандированным к моему участку, обратился с жалобой. Распорядившись пригласить к себе Шиддовского, я, не дождавшись его в тот день вечером, получил вторую жалобу на него: пришла хозяйка веселого дома и жаловалась, что гость Шидловский угощался у подвластных ей прелестниц, а денег не уплатил. Я вторично послал за Шидловским, и в 10 ч. вечера он наконец явился в очень храбром настроении, и на вопрос мой, почему он до сих пор не является на службу и позволяет себе бывать в разных заведениях и не платит там денег за потребляемое им, Шидловский, очевидно, не зная моих воззрений и желая заявить о своем польском происхождении, ответил мне по-польски, что он, Шидловский, человек «porzadny», т. е. порядочный.

— Не знаю, — сказал я ему, — поржёндный ли вы или не поржёндный, но прошу вас, прежде всего, рассчитаться с сделанными долгами в моем участке, а потом пожаловать на службу и на ней зарекомендовать себя.

На службу Шидловский не пришел и был уволен из полиции, вероятно, по рапорту, поданному им помимо меня, а несколько времени спустя, бывший тогда начальник сыскной полиции, Путилин, встретясь со мною в управлении градоначальства, сообщил мне, что Шидловский за своею подписью подал Трепову донос на меня в том, что я запоем играю в карты и проигрываю в вечер по 600 р. Донос этот был передай Путилину; он, как настоящий сыскной начальник, хорошо знал жизнь и обычаи каждого пристава. Трепов, передавая ему донос, сказал:

— Нате, вот прочтите, в карты начал играть.

Путилин на это ответил:

— Да, он, ваше пр-ство, и играть-то не умеет, и гостей у него не бывает, и сам в гости не ходит, да и некогда ему, постоянно занят делом.

— Вот мерзавец, — заключил Трепов и больше не поручал расследовать доносов на меня, а присылал их ко мне в конвертах с разными резолюциями, как комментариями к тексту их, но ответов по доносам не требовал; некоторые из таких доносов хранятся и поныне у меня, как память о необычном доверии к правдивости моих действий. Не судил Господь побольше послужить с этим умным человеком!

Прошло уже четыре года моей службы в полиции, но еще ни разу не случалось мне иметь дело с так называемыми политически-неблагонадежными; только одна встреча с Луканиным в I уч. Рождественской части дала мне понять, что есть какое-то брожение, выразительных же явлений не пришлось наблюдать, разве косвенно можно было заключить из той брезгливости, какую я замечал со стороны домовладельцев во время моих поисков за квартирой, но я был в таком тревожном настроении…

Во время описанного бала, вернее, неприятности по случаю бала у графа Толстого, когда я стоял у подъезда его дома в ожидании прибытия высочайших гостей, будучи одет в мундир с эполетами, мимо меня проходит какой-то видимо интеллигентный, пожилых лет человек, правда, заметно, навеселе и, остановись напротив меня лицом к лицу, выразительно и с чувством произнес:

— Ну, и нет же стыда у вас, майор, стоять в мундире у подъезда, точно лакей!

Пораженный такой неожиданностью, я ответил что-то в таком роде, что ожидаю моих двух государей, и что всякий занимается своим делом, и что то занятие, которому вы, мол, видимо предавались, указывает вам скорейший путь к дому для отдыха, последе которого вы и поразмыслите о том, что сейчас сказали.