Полиция Российской империи

После опроса нескольких человек в дверях показался околоточный Боровский и знаком дал мне знать, что желает говорить со мною. Я вышел из конторы и узнал от Боровского, что содержатель шляпной мастерской в доме Шаумана, некто Кузнецов, рассказал Боровскому, как он, Кузнецов, видел вчера, какдворник Шаумана принес во двор ведро водки, поил мастеровых и уговаривал их, чтобы они показали, когда будут их спрашивать, что пристав бил его, дворника, и мастеровые обещали показать, о чем их просили.

Получив такой козырь, я, обрадованный таким отношением ко мне обывателей участка, возвратился в контору и молчаливо находился при опросе более 30 человек мастеровых, когда же опрос был кончен и ни один не подтвердил показания, данного огулом, предвидя эффект, полное уничтожение Шаумана и торжество правды, я попросил Савельева спросить еще свидетеля Кузнецова, как живущего в доме, видевшего мой приход по случаю жалобы жильцов и имеющего возможность что-либо сказать по данному делу.

Вошел Кузнецов и на вопрос Савельева отрапортовал о всей картине угощения мастеровых водкой и сослался на многих видевших это угощение.

Впечатление получилось надлежащее: Шауман незаметно стушевался, а Савельев окончательно сконфузился, и после ухода рабочих я не мог не высказать ему всю несообразность произведенного им без меня дознания и те последствия, какие могли бы произойти для меня, если бы Савельев сделал свой доклад Зурову. Савельев извинялся предо мною, высказывал свое неудовольствие по поводу поручения ему дознания в отделении другого полицмейстера и порицал эту манеру градоначальника, практиковавшуюся им в тех видах, что местный полицмейстер, находясь в хороших отношениях с своими приставами, покроет их.

Как отнесся Зуров и к докладу Савельева, и к извету Шаумана — я не знаю; будучи обеленным, я не интересовался этим, относительно же Шаумана с своей стороны принял следующую меру.

Рассчитывая, что Шауман, в ожидании с моей стороны мести, расставит целый ряд сетей для уловления в них меня и, в особенности, моих подчиненных, мною был отдан околоточному Боровскому строжайший приказ: без моего ведома, зачем бы то ни было, не входить в дом Шаумана, а обо всем касающемся дома предварительно докладывать мне.

Мера эта подействовала сверх моих ожиданий: через месяц пришел ко мне знакомый мне до того присяжный поверенный Бакиновский и, объяснив, что он состоит поверенным у Шаумана, просил ради знакомства со мною положить гнев на милость и позволить Шауману прийти ко мне для заключения мировой. Ответ мой был такой: «Никакого примирения с Шаума-ном я не желаю уже потому, что и не думал ссориться с ним, но поступок его так неблаговиден, что неловко иметь какие-либо отношения с творцом махинации, могшей погубить мою служебную репутацию, и что я не питаю ни малейшего доверия к Шауману».

Сколько Бакиновский ни добивался изменения моего решения, достигнуть этого не мог, и переговоры его ни к чему не привели, а Шауман, узнавший обо всем, при первой встрече со мною на улице поклонился; я ответил ему тем же приветствием, но заговорить не решился. Так продолжал я встречаться с Шауманом, не изменяя наложенного мною остракизма на дом его, а когда поступок Шаумана сделался известным между домовладельцами моего участка, все выразили мне полное одобрение.

С Петровым, другим моим недругом, произошло следующее.

Петров этот был принципиальным до фанатизма ненавистником полиции вообще и моим, и в такой мере, что, если бы он, допустим, нуждался в деньгах до зареза и принесли бы ему нужную сумму без отдачи даже, но сказали бы, что эти деньги прислал пристав, — он отверг бы их, несмотря на крайность.

Однажды вызвал меня к себе Зуров (после истории с Шауманом) и спросил: «Что за человек Петров?» Я объяснил Зурову так же, как и здесь; в ответ на это объяснение Зуров сказал: «Знаете, что этот Петров написал на вас четыре жалобы, — наследнику цесаревичу, министру внутренних дел, городскому голове и мне; все эти жалобы сошлись у меня и трактуют о том, что вы из уважения правлению общества конно-железных дорог дозволяете рабочим правления перебрасывать снег с рельсов на часть улицы, прилегающей к дому Петрова, и таким образом Петрову приходится вывозить снег, подлежащий к вывозке средствами правления общества?»

— Сами изволите видеть, — ответил я, — насколько в этом оговоре может быть правды; в действительности же я не только не стараюсь угодить правлению общества, но веду с ним постоянную борьбу из-за очистки пути, на что имею доказательства; состав же правления мне вовсе не известен.

— Вот что вы сделайте, — заключил Зуров, — постарайтесь обнаружить в доме Петрова непрописанных жильцов и представьте мне протокол, а я оштрафую его. (Тогда было предоставлено право градоначальнику штрафовать домовладельцев своею властью.)

— Но этого сделать нельзя, ваше пр-ство, — ответил я. — Петров живет в особняке, и жильцов у него нет; да пусть он останется без возмездия, совесть лучше заговорит.

— Хорошо, — сказал Зуров, и тем дело окончилось.