Полиция Российской империи

Для облегчения запоминания мною была изготовлена большого формата таблица, на которой вышеприведенный порядок был изображен с помощью наклейных букв, а для облегчения усвоения — таблицы с характерными носами и ушами. При этом обучаемым параллельно объяснялась примерная терминология, которой следует придерживаться при описании примет; так например, я требовал обозначения цвета волос словами: брюнет, шатен, блондин, рыжий, седой, и не допускал употребления слов: каштановый, темно-русый, светло-русый и т. п.; обозначение роста словами: высокий, средний и малый, не допуская большой, низкий и пр.».

«Далее я последовательно вызывал каждого из обучаемых на средину комнаты и заставлял остальных описывать письменно его приметы, причем добивался однообразия в оценке отдельных примет, т. е. того, чтобы, если вызванный был, например, шатен, выше среднего роста, то чтобы все обучаемые обозначали его приметы именно этими терминами, а не называли его темным блондином, среднего роста или высокого роста. После некоторой практики в письменном изложении примет, я вызывал двух из обучаемых и заставлял одного из них словесно описывать приметы другого, а затем предлагал кому-нибудь из остальных обучаемых указать на ошибки в сделанном описании. Этот прием вызывал всегда очень живое и внимательное отношение к делу обучаемых. Далее я заставлял описывать приметы кого-либо из отсутствующих лиц, принадлежащих к составу Отдела, и теми же приемами добивался точного описания его примет».

«Затем я переходил к ознакомлению обучаемых с различными формами одежды, наиболее часто встречающимися при ведении филерского наблюдения, особенно с формами учащихся в высших учебных заведениях, с каковой целью у меня были изготовлены особые картонные таблицы, на которых были прикреплены отличительные части каждой формы, а именно: значки на фуражках, петлицы, наплечные знаки, пуговицы, а далее на той же таблице были написаны цвета околышей, цвета воротников, брюк и кантов».

«Наконец, я приступал к обучению так называемому „взятию по приметам". С этой целью я вызывал двух-трех человек в соседнюю комнату' и приказывал им описать приметы того или другого из оставшихся в сборной комнате их товарищей (каждому разного). Составленные ими описания я приносил в сборную (оставляя писавших в другой комнате) и, прочтя какое-либо описание, предлагал одному из обучаемых решить, чьи приметы описаны. Кстати заметить, что при этом приеме обучения я иногда ограничивался описанием лишь физических примет, не допуская описания одежды, как примет переменных. Если вызванный пытался „угадать" по двум-трем первым приметам, я доводил его до такой приметы, которая резко не подходила к названному им лицу, и этим заставлял признать ошибочность ответа. Первое время дело подвигалось слабо, но через пять-шесть занятий некоторые из обучаемых стали безошибочно определять лицо, чьи приметы им были прочитаны. Тогда я перешел к описанию таким же образом примет лиц, служащих в Отделе, но в данное время отсутствующих, не говоря, здесь ли это лицо или нет, и вскоре добился того же результата. Иногда решения бывали очень оригинальные: отвечающий говорил, что „по-видимому, хотели описать такого-то, но в такой-то примете ошиблись"».

Рядом с «комнатным обучением» шла, по терминологии фон-Коттена, «практическая подготовка», которая тоже представляется весьма любопытною по своим подробностям.

«Практическую подготовку, — рассказывает фон-Коттен, — я вел, посылая обучаемых наблюдать за мною или за кем-либо из опытных филеров, при чем последнему внушалось первое время ходить спокойно по улицам, делая лишь изредка так называемые „проверки", т. е. внезапно поворачиваясь в обратную сторону, делая остановки за углами и т. п. После того как обучаемые приучались ходить, не напирая на наблюдаемого, последнему приказывалось замешиваться в толпу, переходить с конки на конку, ездить на пароходах, курсирующих вдоль рек и каналов, пользоваться проходными дворами и проч., постепенно усложняя применяемые для „сбрасывания наблюдения" приемы».