Полюби меня

Почему ее потянуло к нему три месяца назад? Теперь ответ на этот вопрос ей не казался важным. Теперь, когда он ломал то, что было ей дорого. Ничего они не зарыли, не забыли, а сейчас еще и жизнью ребенка связаны.

– Я тебя ненавижу, – произнесла она, задыхаясь от бессилия, отворачиваясь от него. Зная, что ничто их не помирит. Доигралась.

Вечером она рассказала все семье и Джефри. И тот оказался так великодушен, что вошел в ее ситуацию. Признавая, что мужчина имеет право требовать условий для своего ребенка и предоставлять их. Он сам съездил с бабушкой к Максу и взял у него подписанное соглашение, не имеющее на самом деле никакой юридической силы, в обмен на выдвинутые условия.

На следующий день Макс снял для них подходящее жилье.

––

Первый месяц вызывал проблемы с общением. На работе они общались строго по делу, дома молчали. Убедившись, что Макс держит слово и соблюдает дистанцию, не в состоянии долго носить в себе негатив, Маша смягчилась, перейдя от молчания к бытовому общению. Джефри уехал через месяц, обещая вернуться к родам. Между Максом и Машей установились соседские отношения, на большее у того времени не имелось, учитывая, что с утра он учился, а затем работал до двух ночи. Он приходил домой, когда она уже спала, подолгу мрачно глядя на нее, спящую и красивую, проверяя, пьет ли она витамины и ест ли фрукты.

Мрачность его росла вместе с животом Маши. Он задавался вопросом, сможет ли она его когда-нибудь принять? Или она родит ребенка и уедет в Канаду? Она не давала ему возможности приблизиться к ней и не приближалась сама в своей обиде. Как удержать ее здесь? Она не ненавидела его, но и не любила, обиженная и капризная. После шестого месяца она вышла в декрет, и они стали видеться еще реже. Большую часть времени она проводила дома, настраиваемая против него родней. Макс испытывал настоящее отчаяние от скорого бега времени, удаляющего ее от него. И к девятому месяцу он смирился, что ее придется отпустить. Он придирчиво выбирал для нее роддом, беспокоясь и звоня с работы, на его звонки она не отвечала, и не говорила, кто у них – мальчик или девочка. Временами он сам начинал верить, что она его и правда ненавидит, но было нечто, что удерживало его, даря слабую надежду. Иногда в редкие выходные, она подходила к нему и, беря за руку, клала ту на живот. Ладонью Макс ощущал крохотные толчки, и они единили их троих. Он смотрел ей в глаза, безмолвно умоляя принять его.

А потом все кончилось.

Они, наконец, нашли изменения в проекте, сравнив его по датам с видеозаписями, они нашли то, что искали. Макс хорошо помнил тот день. Они впервые пошли к гинекологу. Маша увела его к врачу, а второй секретарь внес изменения. Это были серьезные обвинения крупной компании. А Макс скрыл факт участия в этом Маши, как ему казалось, известный ему одному. Алину уволили.

За неделю до родов Маша собрала вещи, и он сам отвез ее в роддом. Она ушла, даже не обернувшись, зная, что после она уже вернется домой.

Он не видел, как она плачет. Как на протяжении полугода страдает от одиночества, мучаясь, что это месть с его стороны. Он ни разу не пытался ее поцеловать или обнять, хотя бы как-то приблизиться, сократить дистанцию, провести вместе время. Макс только работал и приходил домой спать, контролируя. Джефри поддерживал ее, как мог, но боль от того, что ей так мстят, все больше укреплялась в ее душе, и Маша почти верила, что все что между ними происходит – это случайное стечение обстоятельств. Временами она ждала, когда родит и уедет в Канаду, чтобы никогда больше не увидеть Макса, который даже не познакомил ее со своей семьей. Он был активен и принципиален только в вопросах ребенка, но в редкие минуты, когда он клал руку на живот, ей хотелось, чтобы он сказал, что любит ее. Ей просто хотелось. И позже, когда она родила, он даже не поздравил ее, прислав букет цветов и пожелав ей счастливого переезда в Канаду.

––

«Помоги нам, Боже» пронеслось в голове Снежаны Хэмильтон, стоявшей у окна на последнем этаже роскошного директорского кабинета строительной компании «ДОМ».

Женщина бросила через длинный стол украдкой взгляд на красивого двадцатидвухлетнего парня, изучающего бумаги из красной папки и могла поклясться, что то, что он читает, ему неприятно. Она снова на пару секунд закрыла глаза и начала молиться.

Макс Гиванов с неприязнью пересмотрел еще раз содержимое папки и отложил ее на стол из темного дуба, не закрыв. Он только что закончил изучение. В ней говорилось о его усыновлении в возрасте 6 месяцев. Он недоверчиво покачал головой и поднял тяжелый взгляд на двух мужчин, которые сидели напротив.

Макс почувствовал невыносимую духоту кабинетного воздуха. Он ослабил узел серого галстука, расширил пальцем ворот белой рубашки и провел ладонью по слегка вьющимся темно-каштановым прядям волос.