Полюбила парня я...

ОЛЯ. О! (Открывает книгу. Листает.) Вот! Чепуха совершенная делается на свете. Иногда вовсе нет никакого правдоподобия: вдруг тот самый нос, который разъезжал в чине статского советника и наделал столько шуму в городе, очутился как ни в чем не бывало вновь на своем месте, то есть именно между двух щек майора Ковалева. Это случилось уже апреля 7 числа. Проснувшись и нечаянно взглянув в зеркало, видит он: нос! Хвать рукою — точно нос! «Эге!» — сказал Ковалев и в радости чуть не дернул по всей комнате босиком тропака, но вошедший Иван помешал. Он приказал тот же час дать себе умыться и, умываясь, взглянул еще раз в зеркало: нос. Вытираясь утиральником, он опять взглянул в зеркало: нос!.. (Закрывает книгу. Ставит назад на полку.) Ну, в-общем, дальше все ясно… Короче, нос оказался в печном хлебе… Вспомнила!..

ЮРАСИК. И что теперь будет?

ОЛЯ. Я думаю, раз у него нашелся, найдется и у тебя…

ЮРАСИК. В хлебе? А если не найдется?

ОЛЯ. Ничего, будем жить вместе, я буду тебя жалеть, кремом место это твое смазывать, может, снова вырастет… Говорят, любовь чудеса с людьми настоящие делает… А если нет, можно ведь и без него обходиться… Я знаю, живут люди по-всякому, у многих нет, и ничего, говорят, даже счастливы… Счастье — это ведь состояние души, а не тела… У нас будут с тобой платонические отношения…

ЮРАСИК. Да уж, скорее плутонические… От слова «плут», да? Только не выйдет все равно ничего! Как же я без него? Как?

ОЛЯ. Это сначала кажется, что страшно… А потом ничего… Человек, подлец, ко всему привыкает — это же этот сказал, я не помню, кто…

ЮРАСИК. Не смогу я так жить бесполым существом, Оля, не смогу… Надо мной же смеяться все будут, кому не лень…

ОЛЯ. А никто и не узнает. Мы будем хранить тайну за семью печатями… Молчок, зубы на крючок, да? Ты снова в ресторан свой ходить будешь, «Червячок», да? Блюда снова на подносе разносить будешь — у тебя это так красиво получается, как в кино. Я ведь когда тебя в первый раз с подносом твоим увидела, так сразу и поняла, что влюбилась. А ты еще так улыбнулся улыбкой своей голливудской… Нужно будет тебе только потом не забыть — зуб этот, который сбоку, поставить… А так все будет классно… А что касается меня, я еще годик проучусь, и тоже куда-нибудь устроюсь… С моим дипломом меня ведь хоть куда возьмут… Философы ведь нужны везде и всюду… Говорят, почти все руководящие работники — с философским образованием… Я считаю, что так и должно быть… Они должны уметь мыслить системно у себя там, наверху…

ЮРАСИК. Никчемная у меня жизнь… Да двадцати восьми лет прожил, а так ничего и не сделал… Концом только своим туда-сюда махал… Думал, это что-то значит… И работа-то мне больше потому и нравилась, что девчонок красивых много… Да только что толку? Эх! (Растягивается на кровати.) Где найти счастье? Наверно, только в могиле…

ОЛЯ. Да что ты говоришь-то, Юрочка??

ЮРАСИК. Знаешь, перегревшийся на солнце скорпион сам себя жалит и умирает… Эх, если бы я так мог!

ОЛЯ. Что, неужели без этого жить не стоит? А? Я понимаю, конечно, что это наслаждение приносит безумное, что с этим жизнь приобретает вкус, но ведь можно же любить духовно…

ЮРАСИК. Конечно! Кто не может физически, тому остается только духовно, да?

ОЛЯ. И еще можно добиться больших успехов в труде, сделать карьеру… Сублимация — тоже иногда не так плохо…

ЮРАСИК. Зачем мне эти успехи? Зачем мне эта карьера? Все коту под хвост!..

ОЛЯ. Я слышала, что даже кастраты сексом заниматься могут…

ЮРАСИК.Я даже не кастрат, не импотент, я хуже… Я вообще никто, понимаешь, никто…

ОЛЯ. Как это там? Сейчас… (Декламирует.)

Я — Никто. А ты — ты кто?
Может быть — тоже — Никто?
Тогда нас двое. Молчок!
Чего доброго — выдворят нас за порог.
Как уныло — быть кем-нибудь
И — весь июнь напролет
Лягушкой имя свое выкликать
К восторгу местных болот.

ЮРАСИК.(Вскакивает) Ты что?

ОЛЯ. Это моя любимая поэтесса, Эмили Дикинсон… Она, кстати, была старой девой, всю жизнь жила одна, учительницей работала в селе каком-то… Никто даже и не знал, что она стихи пишет… А после смерти нашли коробку из-под обуви, а в ней сложены листки бумаги, исписанные бисерным почерком… И по счастливой случайности все это не выбросили на помойку, а отнесли редактору местной газетенки, тот прочитал, ничего, понравилось, и отвез в город своему другу, тоже журналисту, а тот возьми да и напечатай небольшую подборку… Стихи заметили, и пошло-поехало… Так и появился классик американской поэзии, к тому же, женщина…