Полюс вечного холода

Вадим вошел в воду и, задержав дыхание, поднырнул под скальный навес. Ребра, как и в прошлый раз, сдавило ежовыми рукавицами, выпитый виски перестал греть. Благо еще течение несло в нужную сторону, и все, что требовалось, – отталкиваться руками от щербатых стенок, чтобы не пораниться.

Из колодца в пещере он вылез, весь покрытый гусиной кожей. Сейчас бы даже не виски, а чистого спирту! Или по меньшей мере полотенцем растереться… Но ни того ни другого нет и не предвидится. Сжав зубы, Вадим босиком прошлепал в глубь грота, проверил: сложенное за камнями оружие цело. Прихватив заряженную «фроловку», он пошлепал дальше. Вот и выход, расчищен – лежавший поперек него труп отволокли, чтобы не мешал. Может статься, и в пещеру совались, но почему-то не ушли.

Луна вызарилась, словно око Полифема из сказаний об Одиссее. Вадим остановился, не выходя из пещеры, и стал слушать. Снаружи тараторили по-якутски, чем-то позвякивали.

Вдруг лимонный круг луны вспороли два темных пятнышка. Вадим не сразу сообразил, что это такое. Лишь когда в пещеру одна за другой влетели эллипсовидные болванки и с дребезгом покатились по бугристому полу, сработал инстинкт самосохранения. Вадим отскочил назад и упал ничком, обхватив голову руками.

Двойной взрыв сотряс скалу от основания до вершины. Сверху посыпались остроугольные обломки, больно заколошматили по спине. В ушах загудело, все прочие звуки перестали существовать. Вадим, преодолев боль и головокружение, оторвался от шероховатого ложа. Взрывная волна все еще гуляла по прихотливо изогнутым коридорам, стены ходили ходуном. А в расселину влетели еще две гранаты. Теперь понятно, за чем ездили через озеро посланцы Толумана…

Вадим что было духу драпанул к колодцу. Едва вписался в поворот, как позади дважды ахнуло. По перегородкам поползли трещины, скала на глазах разваливалась. Он бросил ружье, ускорился. Зазубрины неровных плит секли босые пятки, но что значила такая пустяковина по сравнению со смертью, дышавшей в затылок!

Пещера рушилась, подобно карточному домику, который толкнули пальцем. Но не карты, а пудовые глыбищи сыпались в проход, грозя раздавить бегущего голышом человека. Вот он добежал до провала, в котором от сотрясений горы вода плескалась, как в кастрюле с кипящим варевом, с разбегу подпрыгнул, вытянул вперед руки и ушел на самое дно колодца. Тотчас внутреннее пространство грота окончательно схлопнулось, и не осталось ни единого просвета. Осколки полетели в воду, стали чиркать Вадима по нагим бокам, и он поспешил вплыть в трубу. Проскочил ее на дельфиньей скорости, наглотавшись лиственной трухи и другого сора, который нанесло течением. Из ручья вылетел пробкой и по инерции отбежал подале, ожидая, что полукольцо прибрежных гор совсем распадется.

Однако вскорости колебания затухли, в скалах водворился покой. Вода стекала с Вадима вместе с потом, он не чувствовал стыни, в голове еще гудело, и он не услышал, как к нему подбежали Генриетта, Фризе и Забодяжный.

– Вас ист лос? Что за фтороводород, аш-эн-о-три твою в дышло? Что случилось… на что сто штук мундштуков? – выкрикивали они вразнобой; он слышал их, как сквозь ватное одеяло.

Вадим тряскими руками взял сваленную на брусничник одежду, натянул на мокрое тело и заговорил; собственные слова отдавались в черепной коробке глухо, как будто звучали издалека. Он рассказал, что пещера взорвана и цейхгауза в ней больше нет.

– Полный хлоргидрат, – подбил итоги Федор Федорович. – Нет у нас теперь ни хера. Вырежем себе дубинки, ими и будем драться. Ах ты ж… и вырезать-то нечем!

– Эс гибт кароший новость, – молвил Фризе, по обыкновению бесстрастный и мыслящий объективно. – Эти хуннен думайт, что нас бум! бум! Ликвидацион. Они не искайт, давайт нам отдых.

– Долго не наотдыхаемся, – сумрачно сказала Генриетта. – Когда-нибудь мы им попадемся… если до того времени копыта не отбросим. В октябре здесь уже за минус тридцать бывает. Без тулупов, без кормежки, без крыши… Попал впросак опрометчивый простак.

– А вы и р-рыдать готовы, как малые дети! – взъерепенился Вадим, пытаясь совладать и с шумом в ушах, и со штаниной, в которую не желала продеваться сбитая о камни и разодранная в кровь нога. – Живы будем, не помрем.

– На нее надеешься? – иезуитски сощурил глаз Забодяжный. – Думаешь, она нам завтра бланманже с трюфелями притаранит?

Вадим окатил его ушатом презрения, застегнул ширинку и ушел спать.

Эджена пришла на следующий день, когда начало смеркаться. Бланманже не принесла, зато вывалила из фартука консервы: сгущенное молоко, кильку, крабов, тушеную говядину. Некоторые жестянки, как отметил Вадим, были, согласно надписям на наклейках, произведены в Североамериканских Штатах, но попадались и отечественные.

– Чтоб мне в осадок выпасть! – восторгался Федор Федорович, вертя запаянную баночку, похожую на хоккейную шайбу. – «Хамса азовская»! А это? «Осетр в томатном соусе»… Живем!