Полк прорыва

Он крупными шагами подошел к стенке и сорвал свой портрет — увеличенную фотографию тех лет, когда был еще капитаном. На груди орденов и медалей — не сразу сосчитаешь. Орлиный нос, лихо задранный кверху чуб…

Людмила, конечно, вывесила портрет, надеясь, что обрадует не только мужа, но и представит гостям его славное прошлое. К военным заслугам Степана прибавилась новая, мирных дней. А ее добиться не просто. Может, посложнее, чем на фронте.

Звонок опять прозвенел с переливом. Чеботарев сунул рамку с портретом за книжный шкаф и побежал встречать гостей. Появился полковник, а с ним несколько лейтенантов — пришли «под строем», как выразился один из них.

На столе было много бутылок и обилие закусок, хватило бы накормить целую роту. Горой возвышались яблоки, в огромных вазах выставлены салаты, на больших тарелках сыр и колбаса.

— Скоро индейка будет готова! — сообщила Людмила.

— Прекрасно! — потер руки Чеботарев. — Начнем, а потом очередь дойдет и до индейки.

Полковник приказал хозяйке меньше суетиться, сесть за стол и взять в руки рюмку.

— Дорогие товарищи! — сказал он, стараясь придать своим словам значительность. — Мы собрались сегодня…

— Выпить! — выкрикнул Чеботарев. — Ради бога, не надо говорить обо мне так. Здесь не поминки. Я ведь знаю, что за этот орден останусь должником на всю свою службу.

— Все верно, но позвольте, — перебил его полковник, — с нашими желаниями тоже надо считаться. Мы радуемся не столько за вас лично, товарищ подполковник, сколько за свою часть. Вы ее представитель. Достойный. Хотя и орден свой вы заслужили лично, не скромничайте.

— Ладно, давайте выпьем за представителя! — засмеялся Чеботарев.

— Разреши мне тоже тебя поздравить, — Людмила подошла к нему, склонилась и поцеловала в щеку.

— Это тоже можно!

Капитаны и лейтенанты пили за комбата и за свои роты и взводы. Подполковник Чеботарев с улыбкой слушал их и не мешал говорить. Чувствовалось, что они все у него под крылышком и он готовит из них себе подобных. Они уже и сейчас многое унаследовали от него — все со своим характером, в любом случае не теряются.

Все хвалили кулинарное мастерство хозяйки. А полковник предложил новый тост:

— За жену и друга, постоянного помощника нашего комбата.

Людмила не смутилась, потому что, видимо, ждала этого неизбежного тоста, молча выслушала и с достоинством выпила.

На этом «официальная часть» была закончена. Чеботарев и полковник пересели на диван, заговорили о службе. Людмила сначала слушала мужа и его начальника, потом подошла к вазе с розами, которые привез Шорников, склонилась над ними.

Лейтенанты налаживали проигрыватель, оглушающе раздалось: «То ли вечер, то ли день, то ли солнце, то ли тень».

Людмила подошла к Чеботареву и полковнику:

— Мужчины! Вы и здесь не можете без служебного совещания? Я хочу танцевать! Ну, кто из вас рыцарь?

Полковник поднялся, они стали притопывать невпопад.

— Поставьте что-нибудь другое, — попросила Людмила. Загрохотали дробные, лихорадочные звуки, трудно понять, с каких материков.

— А нельзя ли обычный вальс?

Чеботарев взял в руки бутылку шампанского и держал ее на коленях, как снаряд, ждал, когда закончится танец. Пробка ударила в потолок, зашипела пена.

— За орден!

— За батальон!

— Дай бог не последнюю!

Людмила выпила, поставила бокал на стол и издали со слезами на глазах смотрела на розы. Казалось, что они не радость, а печаль принесли в этот дом.

— Майор Шорников! Вы совсем уснули. — Людмила потащила его танцевать. — Коля, вам скучно у нас?

— Я не могу отвечать на такие вопросы.

— Помните, как мы на студенческом вечере завоевали приз? Какой танец мы тогда танцевали?

— Вальс «Амурские волны».

— Не забыли. Хотя это было так давно. В какой-то другой жизни. На другой планете! А когда вы появились снова рядом, мне стало казаться, что, наоборот, ничего другого и не было, только то… Общежитие на окраине города, речка. И вечера — гуляй сколько хочешь.

«Зачем все эти воспоминания? Они теперь оборачиваются каким-то обманом и вовсе не дают облегчения душе».

— Вы, наверное, очень любили свою жену? Ведь женщине, особенно любящей, совсем не много надо — чистосердечности и чуточку нежности. Только ограниченные люди считают эти чувства пережитками прошлого. Она у вас была хорошая?

— Хорошая.

— Как это приятно слышать! Я бы хотела, чтобы и обо мне так смогли сказать.

— Зачем завидовать мертвым?

— Но когда завидуешь бескорыстно, тогда ничего плохого в этой зависти нет.

Она стала какой-то уравновешенной, а прежде сама не знала, чего хотела. Когда другим было весело, начинала грустить, а если другие были опечалены, смеялась.

— Кто бы мог знать, что все так случится?

— А кто знает, как еще могло случиться?

— Я знаю только одно, — сказала она совсем тихо, — если бы все повторилось снова, я полюбила бы вас больше прежнего.

Где-то была та грань, которую им никак нельзя было переходить, и они умолкли. Потом заговорили о другом.

— Вы рады за Степана? — спросил он.

— Не просто рада! У меня сегодня какой-то особенный день. Как будто после долгой зимы раскрыли в доме окна настежь. Радостно и очень жаль чего-то.