Полк рабочей Москвы

Трудно передать всю тяжесть лишений, выпавших на долю красноармейцев. Не каждый день удавалось покормить людей горячей пищей. Но они мужественно переносили все невзгоды.

Запомнился один такой случай. Мы шли вдоль линии железной дороги. На разбитой станции чудом сохранился буфет, и в нем оказался кипяток. Запивая теплой водой сухой хлеб, один красноармеец-большевик, из бывших красногвардейцев, с упреком промолвил:

— Что ж, долго нас будут так кормить?..

Мне было неприятно, что это сказал коммунист, и я напомнил ему о том, с какой готовностью мы шли на фронт и чего ждут от нас в Москве. Красноармеец смутился, [92] поддержавшие было его бойцы старались замять разговор, обратить все в шутку.

Уже совсем стемнело, когда полк, истомленный до последней степени, добрался до следующей железнодорожной станции. Возле нее у костров сидело много красноармейцев из соседних частей. Вместо обеда и ужина выдали на каждого по копченой селедке. Утомление было так велико, что люди, повалившись прямо на землю, тотчас заснули. Усилия растолкать их, чтобы не простудились, лежа на мерзлой земле, не приводили ни к чему, — люди только мычали и продолжали крепко спать. Особенно тяжело было тем, кому пришлось в эту ночь стоять на карауле.

А наутро — вновь переход...

Часто во время таких переходов происходили мелкие стычки с противником, иногда — незначительные перестрелки.

В одной из них мы понесли тяжелую потерю: шальная пуля ранила в шею командира полка Логофета. Его срочно эвакуировали в Царицын, а затем в Москву, так как рана оказалась опасной и требовала сложной, операции.

Раненый Логофет не терял связи с полком, жил его интересами, мечтал возвратиться обратно.

Я бережно хранил его письма. В одном из них он писал:

«Тов. Моисеев!

Я теперь в Царицыне, лежу в госпитале. Меня направляют далее — на Москву. Пуля засела в шее, где-то у сонной артерии. Здесь операцию не берутся делать, да и вообще раненых стараются направлять дальше в тыл. В Москве приму все меры, чтобы добиться перевода полка на другой фронт или получить пополнение, а может быть, удастся для пополнения оттянуть полк в Москву. Во всяком случае сам я вернусь в полк обязательно и что-либо сделаю. Пишу мало потому, что чувствую страшную слабость, мне почти ничего нельзя есть, кроме молока и бульона, — страшно болезненно глотание. Не знаю, что делается в полку, днем и ночью меня только и мучает мысль, что делается у вас. Тов. Моисеев, примите все меры к тому, чтобы удержать в полку [93] т. Кизеля. У меня есть сведения, что его перетаскивают куда-то.

Крепко жму Вашу руку, привет всем. Ваш Логофет.

Р. S. Полушубки и валенки пришли в Качалинскую.

Передайте моему брату, что у Пожарова или Кевета в седле моя походная сумка, пусть возьмет до моего приезда.

5 января 1919 года».

Другое письмо мы получили уже из Москвы. К сожалению, оно не датировано, но, судя по всему, относится к февралю 1919 года. В нем Логофет писал: